Его моя девочка

22
18
20
22
24
26
28
30

Он тоже выдержит. Потому что есть, ради чего. И даже от Наденькиного присутствия уже не настолько коробит. Привык? Смирился? Или реально что-то изменилось, после того случая?

Нет, он не проникся. Просто оказалось неожиданно и странно, что она способна на такое.

Болотин ворвался в комнату, лицо перекошено от ярости, подскочил, коротко размахнулся и сразу мощно въехал в челюсть, отчего зубы лязгнули и, свет на мгновение вырубился. Или не на мгновение, подольше.

Никиту отшвырнуло к стене, и об неё тоже затылком приложился. Но, наверное, только из-за этого и не упал – из-за стены – да ещё из-за того, что как-то сумел опереться о спинку кровати.

Болотин орал. В основном, конечно, матом, но иногда проскальзывало и вполне цензурное, типа «Щенок! Да я тебя урою…», но всё равно было нихрена непонятно, чего это с ним. Доченька, что ли, осталась недостаточно удовлетворена? Но почему-то не хотелось ни оправдываться, ни защищаться.

Никита распрямился, судя по всему, ненадолго. Болотин опять оказался рядом, опять замахнулся, но тут влезла Наденька. В прямом смысле влезла. Бесстрашно протиснулась между ними, повисла на отцовской руке, запричитала:

– Папочка, не надо! Не надо! Папочка!

– Что не надо? – взревел Болотин. – Что не надо? – Ухватил дочь за локоть, дёрнул, тоже не слишком аккуратно, чуть ли не вывернул: – Вот это вот что?

У Наденьки на руке, повыше локтя, темнел большой хотя и не слишком яркий жёлто-фиолетовый синяк. Наверное, когда с кровати слетела или неудачно ударилась, или за что-то зацепилась.

Болотин немного сбавил громкость, прорычал угрожающе:

– Совсем берега попутал? Я тебе устрою. Пожалеешь, что на свет родился.

– Папа, замолчи! – закричала Наденька, вывернулась из его хватки, и опять вклинилась между ними, загородила Никиту собой.

– Это не он! Точнее он, но я так сама хотела. Мне так нравится.

Реально отмороженная.

Болотин вылупился на дочь. Не поверил. Не хотел. Перевёл взгляд на Никиту, уставился пристально и, видимо, как-то понял по его лицу, что Наденька не врёт, с силой сдавил челюсти, желваки вздулись, скрипнул зубами.

Никита не удержался, усмехнулся, вытер с подбородка текущую кровь – губу прикусил. А Наденька опять запричитала, но уже над ним, над разбитой губой, начисто забыв о присутствии отца.

Она на самом деле отчаянно-долбанутая, вообще без тормозов, с напрочь сбитыми ориентирами. Одержимая и потому жуткая, ещё похуже отца. Тот обычный, предсказуемый, а от неё не знаешь, чего ожидать. Хотя за себя не страшно, вот совсем нестрашно. Но существовало кое-что ещё…

Отпустить Лизу у него вроде бы получилось, точнее, оттолкнуть. Но, кажется, это было не самое сложное. Гораздо труднее, намного труднее – отказаться окончательно и отдать.

Иногда так и стояло перед глазами – лицо, тело… которое теперь ему только представлять. Ну как от этого избавиться? Как забыть? Пока с одной думать о другой, что это он с ней сейчас?

Не получалось. Не соединялось. Да совсем и не хотелось соединять. Хотя они и правда чем-то похожи, но даже не сравнить.