Двумя основными направлениями христианства в ВКЛ были католичество и православие. От компромисса между ними в большой степени зависел гражданский мир в государстве. Флорентийский собор 1439 года сформулировал реалистичную программу объединения западного и восточного течений христианства под руководством римского понтифика в виде унификации управления и догматики при сохранении традиционных для каждой из церкви ритуалов и форм богослужения.
Попытки пойти в этом направлении в ВКЛ предпринимались задолго до рождения Льва Сапеги. В частности, еще один из его предков, Иван Богданович Сапега, где-то в 1491 году брал на себя обязанность построить новую приходскую церковь Святого Духа в Иказни, под Браславом. Эту церковь по окончании строительства должен был освятить католический епископ. При этом предполагалось, что одинаковое право справлять службы в ней будут иметь священники как католические, так и православные, которые руководствуются вторым латинским обрядом. Слушать службы разрешалось и католикам, и русским, вступившим в унию с Римом [10, с. 3].
Однако все попытки установить церковную унию в ВКЛ терпели фиаско. При этом деятелей, которые накануне нового века желали войти в историю в качестве объединителя церквей, меньше не становилось.
Одним из наиболее рьяных исполнителей этого был сын знаменитого Константина Острожского — Константин Василий. Имя его отца, выдающегося воина, было широко известно. В 1514 году он разгромил под Оршей почти втрое превосходящее войско московского князя, за что его прозвали вторым Ганнибалом. Как свидетельствует надпись на его могильной плите, гетман шестьдесят три раза побеждал своих врагов в открытом бою. Род Острожских был одним из богатейших в Речи Посполитой, и Константин Василий воспитывался в невероятной роскоши. Назван он был в честь родителя. На этом все совпадения между отцом и сыном заканчиваются. Он не мог похвастаться ни воинскими успехами, ни государственными делами. Наоборот, из писем польских королей о нем известно как об особе, неоднократно заслуживавшей упреки в ненадлежащей заботе о назначенном ему воеводстве, в оставлении киевского замка в упадке, так что Киев очень часто подвергался нападениям татар. К тому же он не всегда выплачивал в казну причитающиеся налоги. В молодости среди прочих дел помог князю Дмитрию Сангушко выкрасть и силой вывезти за границу племянницу. Некоторые историки говорят о нем как о суетливом и чрезмерно высокомерном барине [95, с. 256]. Но благодаря своему состоянию (ему принадлежало двадцать пять городов, десять местечек и шестьсот семьдесят деревень, которые ежегодно давали прибыль более миллиона золотых) Константин Василий был одним из наиболее влиятельных магнатов в конфедеративной Речи Посполитой.
С детства ему ставили в пример его отца. Родные часто указывали на безделье молодого магната, который в полной мере почивал на родительских лаврах. Чего может хотеть тот, у кого все есть? Понятно, только славы! С течением времени в его голове укоренилась идея, что он должен совершить нечто необычное, что сделает его таким же знаменитым, каким был его отец.
Константин Василий жаждал оставить след в истории. Ему шел уже шестьдесят восьмой год. Как говорят, у него мысли были за мечтами, а смерть стояла за плечами. Церковная уния — как раз то дело, на которое он положил глаз. Уния была его последним шансом превратить мечту в реальность и лечь в могилу равным по значимости деяний своему отцу.
Надо сказать, что мания величия князя Острожского иногда приносила и добрые плоды. Среди великих дел Константина Василия — открытие Острожской академии и издание знаменитой Острожской Библии. Надеясь обрести бессмертие, Константин Василий Острожский еще где-то в 1593 году разработал собственный проект религиозной унии [37, с. 5]. Однако после того как из восьми вариантов римским первосвященником был избран иной, князь покинул ряды приверженцев унии и превратился в ее ярого противника. Похоже, сама жизнь подсказала Острожскому, что в историю можно войти не только творцом новой религии, но и защитником старой.
28 января 1595 года во Львове были одобрены условия церковной унии. Принятый вариант значительно отличался от предложений киевского князя. Острожский счел себя прилюдно униженным. Проект, разработанный церковными деятелями, он расценил как прямой вызов. С этого момента князь Острожский считает идею унии скомпрометированной в результате тайного сговора нескольких епископов. Он энергично пытается воспрепятствовать ее принятию. Князь глубоко потрясен таким предательством, ни слова киевского митрополита Михаила Рагозы и епископа Ипатия Потея, ни льстивые письма короля не имеют на него никакого влияния.
О своем возмущении Острожский говорит в послании к жителям страны православного вероисповедания. В нем киевский воевода и одновременно староста Волынской земли называет действия православных епископов бесстыдными и незаконными, дает клятву оставаться преданным православному вероисповеданию и призывает к этому всех верующих [126, с. 39, 40].
Послание произвело неизгладимое впечатление на православный люд Речи Посполитой. Это и не удивительно, магнат был опекуном почти тысячи православных церквей и пользовался уважением и авторитетом, едва ли не большими, чем сам митрополит [9, с. 27].
В каждой из тысячи церквей, которым жертвовал время от времени денежные средства Острожский, его послание неоднократно доводится до сведения православных верующих. Предстоящему объединению готовится широкое противодействие среди православного населения.
Но Острожскому этого мало. Не довольствуясь только словом, он переходит к действиям и вербует союзников. Во-первых, обращается к съезду протестантов Речи Посполитой в Торуни с призывом к вооруженному протесту против «католической интриги» короля, который, поддерживая унию, нарушает свободу вероисповедания, а значит, и действующее законодательство. Во-вторых, заявляет о готовности выставить собственное большое войско в защиту православия [9, с. 27]. Над страной нависла реальная угроза гражданской войны.
Правительственными кругами деятельность князя рассматривается как серьезный вызов. Ответственный за внутреннее спокойствие государства Лев Сапега вынужден взять в руки перо и бумагу. Он должен предупредить своего дальнего родственника, князя Острожского, о возможных последствиях его чрезмерного честолюбия [52, с. 45, 46]. «Отношение к церковному воссоединению, — пишет Лев Сапега, — это ваше личное дело. Но как можно ругать Папу, называть его антихристом и неприятелем Сына Божия, оскорблять всех католиков и святую веру, угрожать королю покушением на его жизнь и утратой королевства, приравнивать его к еретикам и очернителям величия Божьего и подстрекать протестантов против католиков! А поскольку король — католик, то пугаете его, угрожаете выставить против него двадцать тысяч солдат… Всего этого, мой милостивый господин, не надо было совершать. А я сам, хотя и благосклонный слуга и кровный вашей княжеской милости, но того одобрить не могу и сердечно переживаю, что все это от вас исходит».
Сапега просит Острожского прекратить незаконное распространение в Великом княжестве различных грамот, текст которых не согласовывался с королем Сигизмундом и не скреплялся государственной печатью, и оставить, наконец, в покое одного из приверженцев унии — владимирского и луцкого епископа Ипатия Потея, перестать угрожать ему физической расправой.
«Ради Бога прошу, советую и предупреждаю, — подчеркивает Сапега, — чтобы ваша милость оставили его в покое. Ведь король, верховный господин и защитник всех духовных лиц как римской, так и греческой религии, не допустит, чтобы кто-то кому-то действовал во зло. За это каждый преступник получит по заслугам. Его величество король хочет и будет всех любыми доступными средствами от любого насилия, обиды и угнетения защищать».
Ссылаясь при этом на свой горький опыт взаимоотношений с Сигизмундом Вазой, Сапега советует Острожскому не конфликтовать с монархом: «Хотя меня и самого нередко заносит, но сейчас не время».
Однако прислушиваться к советам Льва Сапеги Константин Василий не стал. В конце 1594 года на Украине поднялись казаки во главе с Северином Наливайко. В молодости последний служил сотником в казацком «надворном войске» — личной охране князя Острожского. На его же стороне в 1593 году принимал участие в подавлении восстания казацкого гетмана Криштофа Косинского. Пользуясь покровительством князя, Наливайко нередко совершал нападения на имения панов и духовных лиц, враждебных православию. На флаге Наливайко были вышиты слова «Мир христианству, а на зачинщиков Бог и крест». Выглядело все так, как будто казаки выступают защитниками православия. Заняв Петриковичи (современный Петриков), казаки заказали по всей округе «подарки собе давать». Когда из соседнего Слуцка не прислали отступного, то своевольная казачья братия в две тысячи лиходеев 6 ноября штурмом взяла Слуцкий замок [71, с. 258]. Никогда раньше казаки злодейским образом не живились на землях Великого княжества. Подозревали, что на мятеж против церковной унии Наливайко поднялся при подстрекательстве князя Константина Василия.
Пока паны-рада литовские совещались, как быть, Наливайко под носом у вельможных панов оставил Слуцк, прихватив с собой двенадцать орудий и облегчив карманы местных горожан на пять тысяч коп грошей. И пока паны не могли решить, с чего начать, Наливайко 13 декабря (по новому стилю) занял Могилев. Хуже самых лютых врагов вырезали «место славное». О варварской жесткости казаков повествует хроника: «Пришла банда Наливайко. Неизвестно, почему это произошло, то ли от безделья, то ли по московскому указу — крепкого мира с Москвой в то время не было. Старики часто с негодованием вспоминали Наливайко. Не стирались эти события из людской памяти, ибо понаделала эта саранча в новопостроенном и обитаемом городе бед невыносимых и пролила крови немало. Этот Наливайко Могилев разграбил и церкви сжег» [35, с. 287] (пер. наш —
Другой хронист указывал, что «…в год от Рождества 1595-й, месяца ноября, 30-го числа, в понедельник за неделю перед святым Николаем, пришел Северин Наливайко, с ним было 2000 казаков, 14 орудий. И Могилев, место славное, благочестивое, дома, магазины, замок сожгли, всех домов — 500, а магазинов с товарами большими — 400, местных жителей, бояр, людей почтительных, и мужчин и женщин, и детей малых, побили, порубили, дома и магазины разграбили» [6, с. 235] (пер. наш —
Рана была нанесена Сапеге чувствительная, тем более что он был старостой могилевским. Растерянность сквозит в его посланиях к виленскому воеводе и великому гетману Криштофу Радзивиллу Перуну: «Холопы, подданные наши, нападают, уничтожают все, воюют, господствуют над нами, а у нас как будто связаны руки: не только не можем отплатить им, но даже и защититься от них» [71, с. 258] (пер. наш —
ebooksa