— В тринадцать лет меня отправили в институцию при Обители, где я прожила три года. Как ты знаешь, в провинциальных институциях учат лишь год, но отец договорился с Пресветлыми сестрами, чтобы я осталась там дольше. Я не возражала — при институции была чудесная библиотека, а сестры меня выучили всему, чему могли. В шестнадцать отец забрал меня домой и стал выводить за званые вечера и балы. — Корделия вздохнула. — Сначала мне нравилось танцевать и вращаться в свете, но потом я заметила, что отец недоволен. Он бранил меня, что я плохо выгляжу и не умею привлечь интересных кавалеров. Я старалась, как могла, но как ни надеялся отец, достойных брачных предложений не поступало. Позже я узнала, что именно с его точки зрения было достойным.
Помолчав, Корделия продолжила.
— После смерти матери он развлекался, ничем не сдерживаясь. Наше состояние быстро уменьшалось. Мое приданое он давно растратил и хотел выдать меня замуж так, чтобы жених поправил его дела. Но здесь отец был прав — я не настолько привлекательна.
— Он хотел продать тебя? — Элиана удивилась и непонимающе смотрела на Корделию.
— Хотел. Но, — Корделия грустно усмехнулась, — к счастью, я никому не понадобилась. Когда отец понял, что выдать меня замуж на его условиях не получится, он стал надолго уезжать, оставляя мне гроши, которых едва хватало на еду и двоих слуг — конюха и его жену-кухарку. Думаю, если б не полдюжины дорогих лошадей, он бы оставил меня и вовсе без слуг. Остальное хозяйство я вела сама. Когда платья становились малы, я выбирала то, которое больше поношено, и расставляла его тканью другие. Наш небольшой особняк приходил в негодность, отец не оставлял деньги, чтоб его подновлять. Каждый раз, когда отец заезжал, чтоб собрать оброк с крестьян и кинуть мне несколько золотых, он сетовал, что возраст взрослости для женщин так высок.
Элиана вздохнула:
— Мой папа говорил, что считается, будто до двадцати лет девушку можно выдать замуж по вкусу семьи, пока она под опекой. Но если ее замуж не возьмут, в двадцать можно выгнать ее вон.
Корделия хмыкнула:
— Отец особенно был недоволен тем обстоятельством, что не может прибрать к рукам наследство кузины. Помнишь, я говорила, что занимаюсь делами от ее имени?
Элиана кивнула.
— Мой дядя, зная отца, в завещании указал опекуном меня. Кузина воспитывается при Обители, и пока мне не было двадцати, имуществом занимались поверенные. К моему возрасту взрослости отец продал все, кроме одной деревни и самого поместья. В День моего рождения отец приехал в поместье и потребовал, чтоб я передала ему и деньги, и землю. Он сказал, что уже нашел покупателя. Я ответила, что все это принадлежит кузине, но отец отмахнулся: Пресветлые Сестры бесприданницу пристроят, а нет — пусть остается в Обители. Мне же велено было собираться, сразу после посещения банка и магистрата я должна отправиться к некоему лорду и постараться, чтоб он оставался мной доволен и не выгнал на улицу.
— Отец отдал тебя в содержанки?!
— Не отдал — проиграл. Спустив в карты поместье и деревню, в надежде отыграться он поставил на кон меня.
Элиана потеряла дар речи. Для нее, выросшей с любящими родителями, рассказанное было немыслимо. Да, ее отец был скуп на ласку, а мать не понимала ее занятий, но родители искренне ее любили. Элиана всегда знала, что она не одна, что ее поддержат по мере сил.
Корделия грустно усмехнулась:
— Гувернантки не любили следить за мной весь день, и я часто была предоставлена самой себе. У конюха подрастали сыновья. Они были чуть младше меня, но пока их не отправили в подмастерья, мы играли вместе. Я выучила много слов, которых леди не должны слышать. Понимая, что благопристойный отказ отец не примет, я испробовала вокабулярий своих друзей. На удивление, это помогло. Отец оставил меня в покое… после того как в ярости избил тяжелой тростью и дал несколько пинков ногами. Я смутно помню, как он выругался, что из-за моего дурного языка он не сдержался, и что в таком виде я ни на что ни годна. Он крикнул конюху "отвези эту падаль к гарнизонным девкам", еще раз пнул меня и вышел. Больше я отца не видела. Я не знаю, где он.
Элиана смотрела на подругу во все глаза — сколько же внутренней боли пряталось за внешней жесткостью.
Корделия налила себе воды, отпила немного и закончила:
— От последнего удара я провалилась в темноту. Конечно, конюх никуда меня не повез. Очнулась я в его домике, и его добрая жена прикладывала примочки к моим кровоподтекам. От нее я узнала, что отец уехал, а в поместье уже новый хозяин — тот, кто меня выиграл. Семья конюха была добра ко мне, они позволили мне отлежаться, сколько нужно, чтоб набраться сил, а потом тайно привезли в город, где я встретилась с поверенными дяди и вступила в опекунство. Мне нужно было на что-то жить, но я не могла просто тратить деньги кузины, поэтому я пустила их в дело.
— Твой шрам… он от отца?
ebooksa