Между «таборами» бродил, пошатываясь, Юра-артист, он попытался организовать подвижные игры на свежем воздухе – «ручеек» для мелюзги и «конный бой» для старших. Подавая пример, Юрпалзай предложил Голубу сесть на него верхом и пригнулся, подставляя спину. Коля вскочил, и оба, хохоча, рухнули в траву. Анаконда рассердилась и приказала утащить артиста с глаз долой. Уводимый вожатый второго отряда трагически бормотал что-то про бесценные минуты детского досуга, растраченные напрасно…
– Где ж эти чертовы орудовцы? – ругался Семафорыч.
– Звони в ГАИ! – приказала директриса, и Виталдон стремглав бросился исполнять.
Тая из Китая сидела на стуле, принесенном из клуба, и, ворочая баян, играла сборную солянку из любимых наших песен, не строевых, а задушевных. На ее невыспавшемся лице светилось счастье, ведь на пересменок она поедет в Москву – к Аристову. Кто-то из пионеров, не выдержав, затянул под музыку:
– Клевая песня? – подсев ко мне, сказала Нинка. – Самые лучшие песни про любовь.
– Угу, – согласился я, наблюдая за тем, как все тот же наглый Пунин, затесавшись в наши ряды, пытается развеселить печальную Ирму.
– А ты хоть знаешь, кто вас измазал? – хихикнула Краснова и послюнив палец, без спроса стерла с моей шеи оставшееся пятно пасты.
– Кто? – вяло спросил я, удивляясь, что после вчерашней переписки она ведет себя как ни в чем не бывало. «Плюнь в глаза – божья роса». Счастливый характер!
– Ни за что не догадаешься! А я знаю!
– Откуда?
– Я же не спала. Сначала в почту играли.
– Ну и как?
– Замнем для ясности. Это только в песнях веснушки помогают в личной жизни…
– Они тебе очень идут! – наврал я, содрогаясь от того, что Пунин приник слюнявым шепотом к самому уху Несмеяны.
– Ладно врать-то!
– Ну и кто же нас перемазал?
– А ты сначала скажи, за что Жаринову темную устроили?
– Чтобы не нарушал тайну переписки!
– Нормально! Чьей переписки?
– Так, вообще…