— Может, за доктором Хваном сбегать? — спросил участливо ребенок.
— Идем домой, — проворчал отец и улыбнулся.
К ним вышел Анпё, вздыхал и молчал, что не походило на него. Капитан насторожился.
— Что случилось? — спросил он.
— Госпожа… госпожа взяла два кувшина вина и ушла к себе.
Соджун растерялся.
— Что?
— Госпожа… она видела… видела, как вас… она видела.
Чжонку охнул, а его отец побледнел.
— И когда она… сколько времени прошло?
Анпё задумался, глянул на небо.
— Только темнеть начинало.
Он глянул на сына, похлопал его по плечу и направился на женскую сторону. Разулся на пороге, подошел к двери в комнату госпожи и замер, прислушиваясь. Из-за двери доносился не то бессвязный лепет, не то мычание, не то пение. Капитан толкнул дверь и вошел.
В комнате царил погром, и, хоть свеча находилась рядом с Елень, Соджун не мог не рассмотреть обстановки. Какие-то связанные кули были брошены у порога, выпотрошенный сундук стоял, разинув пасть. Книги громоздились стопками то здесь, то там. А на разостланной постели перед двумя кувшинами вина, чуть покачиваясь, сидела Елень. Она подпирала кулаком тяжелую, клонившуюся вниз голову и не сразу заметила мужчину, а когда заметила, отвернулась. Он подошел к ней, опустился рядом, еще раз обвел взглядом комнату, а потом посмотрел на любимую.
Он сразу все понял. Эта непреклонная женщина плакала. Плакала из-за него. Потому что чувствовала себя виноватой, потому что больше ничего сделать не могла. А когда женщине ничего не остается, кроме слез, она плачет. Плачет долго и безутешно.
— О, господин, вы пришли? — зачем-то спросила она и попыталась улыбнуться. Улыбнулась, а слезы скользнули по щекам.
— Госпожа…
— Я решила уйти! — вдруг заявила Елень, и Соджун опешил.