Любовь и проклятие камня

22
18
20
22
24
26
28
30

Но капитан молчал. Уже лет двадцать никому не удавалось спровоцировать его на глупый бой оскорблениями. Придерживался Соджун двух истин: «на чужой роток не накинешь платок», да «собака лает — ветер носит». И Хёну это прекрасно знал, поэтому после первой неудачной попытки, перестал задевать бывшего друга.

— Вряд ли ты один, — говорил он, поглядывая на холм, — ты с сыном? Или с той женщиной?

Но в ответ над головой лишь гудели деревья. Хёну скрипнул зубами с досады:

— Будь мужчиной! Выходи! Нечего прятаться за бабскую юбку!

Однако Соджун не спешил. И возможно, все на этом бы и кончилось, но Хёну вдруг спешился, расстегнул широкий кольчужный пояс и положил его вместе с мечом на землю. И отошел от оружия.

Он прекрасно понимал, пока Соджун будет спускаться с гребня, ему все равно не удастся подобрать ни меч, ни пояс, где висел кинжал: бывший друг был не один, и неважно, с кем — с Елень или Чжонку — ему не дадут даже близко подойти к ножнам, застрелят. Если мальчишка еще испугается, то у этой чертовой ведьмы рука точно не дрогнет. Самому Соджуну в безоружного стрелять честь не позволит.

Ночную тишину нарушил горячий шепот, но приглушенный голос капитана Ким прервал его, а потом раздался шорох камней под тяжелой поступью, и Хёну улыбнулся: Соджун спускался.

Через мгновение сумерки будто расступились, и из черноты вышел Ким Соджун. Следом за ним, не спуская глаз с воинов, легко шел человек. И все, кто был здесь, приняли его за сына капитана, пока тот не оказался в свете факелов. По воинам пробежал ропот, когда те узнали госпожу: где это видано, чтобы баба воевала? Но женщина, держа лук наготове, шла за своим господином. И держала грамотно, как если бы стреляла каждый день: пальцы на тетиве, но та ослаблена, да и стрелу женщина держала, зажав мизинцем и безымянным пальцем.

Капитан не был дураком: не стал подходить близко, остановившись в десяти шагах от Хёну. Елень замерла рядом. Чтобы натянуть лук для стрельбы, ей понадобится лишь мгновение. Стук сердца, один вдох. Она не даст пропасть Соджуну.

— Так я и знал! — проговорил Хёну, узнав Елень.

— Что ты делаешь здесь, Чхве Хёну?

— А ты, ты, капитан? Бежишь?

— Я достаточно повоевал. Хочу жить в мире…

— С женой предателя? — не унимался старый приятель.

Соджун усмехнулся и поглядел на него: так смотрит мать на бестолковое дитя, пытавшегося подчерпнуть бульон палочками для еды. И Хёну это зацепило.

Он шагнул навстречу, стрела, наложенная на тетиву, тут же глянула на него граненым жалом. По солдатам пролетел шепоток, и горе-предводитель почувствовал спиной, как там, зашевелились воины. Затылком уловил движение рук к налучам.

— Стоять! — крикнул он, не оборачиваясь.

— Зачем ты едешь за нами? С какой целью? — холодно спросил Соджун.

— Ты бежишь! Так поступают только трусы! — прогремел голос Хёну.

И словно в ответ на эти слова разверзлись небеса, и по осенней листве застучал дождь. Капли падали на масляные факелы и шипели, потянуло едким дымком. И Хёну будто остыл. Он вдруг увидел себя со стороны. Вот он стоит перед человеком, дважды спасшим ему жизнь. Стоит не один. С воинами. С матерыми воинами. С теми, кто его подбил на это дело. И ведь как все обставили: съездим, глянем, всех ли предателей переловили, всех ли призвали к ответу! И у Юн Джехо даже мысли не возникло, что отряд этот поспешит вслед бывшему капитану. По делу уехали, по делу государственной важности! И вот она, важность эта… что хотел сделать? Неужели, правда, убить? Или напугать? А зачем? Так неймется, что у самого не вышло счастья, что чужое отравляет и без того черную душу?