На Соджуна было страшно смотреть. С его бледного похудевшего лица сошла последняя краска. Меж бровей пролегла глубокая скорбная морщина, а в глазах плескалась такая боль, что не вздохнуть!
— Ты должен был видеть их, — меж тем сказала няня, — ты же от западных ворот вернулся?
Соджун не отвечал. Сейчас он даже не чувствовал ничего. Душу рвала какая-то тонкая струнка отчаяния. Он чувствовал, будто на него рухнули Небеса. Елень в доме, где он обещал ей приют, стала самой грязной рабыней. Чистить выгребные ямы — что может быть ужасней! Мужчина поднял на няню глаза, наполненные гневом, настоянном на обиде.
— Как же… ты…, — только и смог сказать Соджун.
Старуха вспыхнула тут же:
— А что ты можешь дать? Ты уехал, а как к ней относится твой отец, тебе говорить не надо! Чжонку ее госпожой называл, так каждый раз Елень пощечину за это получала! Поди помнишь, какая рука у отца?! Она пока два дня дома была после твоего отъезда, так только и слышала: «Эй, ведьма!», даже откликаться стала. На кухню он ее не пустит: думает, что она его отравит. Стирать на реке? Так вода такая ледяная! Таскать воду? Так только на скотный двор нужно ежедневно почти сто ведер, а купель? А кухня? У нас эту работу недаром мужчины выполняют. Чистить конюшни и хлев не так уж страшно… Вонь, ну и что? Зато хозяин успокоился. Они же нагрузили телегу и утащили ее. Путь не близкий. Пока туда, пока обратно, глядишь, и солнце село. Я им еды даю с собой, котелок. Пока туда дотолкали, выгрузили — сели, пообедали. Потолкали обратно. Я им воды нагреваю к возвращению. Не купель, конечно, но все же. А Елень меня даже поблагодарила, дескать, и она подальше от постылого дома, и хозяин доволен — глаза ему никто не мозолит. Это как одним камнем двух птиц убить…
— Подожди! — вдруг перебил Соджун. — Ты говоришь, что я должен был видеть их?
Старуха пожала плечами. И тут капитан вспомнил чумазых рабов с телегой, груженной навозом. Он прокрутил в голове воспоминание, но не смог вспомнить ничего путного. Повстречав такую поклажу, отвернешься, а не приглядываться станешь. Рабы они рабы и есть. Сейчас мужчина даже не мог вспомнить, сколько рабов тащили телегу. Он скрипнул с досады зубами и поднялся.
— И еще, Соджун, мальчик мой, послушай меня свою старую няньку. Не называй ее госпожой. Возможно, при тебе отец и не тронет ее, но потом… Ты ведь даже не узнаешь об этом: она гордая — не пожалуется!
— Дети? — едва слышно спросил капитан.
— Их он не трогает. Знаешь, он боится Елень. Боится ее зеленых глаз. Сказал, что они как змеевик, а это, дескать, дурной камень!
Соджун хмыкнул. Его отец стареет. Раньше его было не напугать поверьями, проклятьями и прочей чертовщиной, сейчас же… Да и наложница эта…
Няня будто подслушала.
— А девка эта Елень терпеть не может! — заявила она. — Вот ее припугни. Да хорошенько, чтоб неповадно! А то она тут в отсутствие хозяина и глаза его, и уши. Тебя она будет бояться. Я, правда, ей тоже сказала, что насыплю яда в чашку, если она не угомониться.
Мужчина едва усмехнулся. Его няня не только припугнуть могла… Он покинул комнату няни, постоял во дворе. На душе было тяжело. Няня права. Не Соджун хозяин в этом доме — не ему распоряжаться. Он вновь попытался вспомнить телегу и рабов — не вспомнил. Ну тащат рабы телегу и тащат… Если бы он тогда знал… Если бы он узнал Елень… И что? А ничего! В этой ситуации он ничего не может сделать.
Анпё выскочил из кухни и сказал, что обед готов. Соджун скрипнул с досады зубами и ушел в свои покои.
Солнце повернуло к вечеру, когда была готова купель. Анпё помог разоблачиться хозяину. Он что-то ворчал по поводу раны и прочих шрамов, которых на хозяине, по словам слуги, было столько же, сколько на худой собаке блох. Соджун даже улыбнулся. К Анпё он никогда не относился как к рабу. Получив его в подарок, семилетний Соджун не понимал, что ему с этим самым рабом делать. Анпё на тот момент было столько же. Ему было стыдно жаловаться на свою жизнь. Его никогда не били, не оскорбляли, кормили, одевали. Пожалуй, единственное, что тяготило Анпё, так это то, что он до сих пор не был женат.
Когда он должен был жениться, умерла молодая госпожа, и Анпё, верный своему хозяину, отказался от свадьбы и невесты. Соджун, узнав об этом, отдал своему рабу его же бирку, где значилось, что отныне он свободный человек. Освобожденный от крепостничества раб стоял напротив молодого хозяина, придавленного горем, и не понимал, что происходит. Соджун объяснил. Анпё вернул бирку и пошел паковать вещи в дорогу. Через пару дней он все же нашел эту бирку в своих вещах, но с тех пор прошло много лет, а он все так же следует за своим господином, который не перестает искать ему жену. Соджун даже платит ему жалование. Анпё не на что тратить деньги, и он просто хранит их у хозяина в комнате. Тот, наверное, и сам не знает об этом.
— Рана плохая, — проворчал Анпе, тщательно шоркая хозяйскую спину.
— Как госпожа? — не слушая его, спросил Соджун.
ebooksa