Любовь и проклятие камня

«Сегодня по-вашему не будет!»— твердо решил он и пошел к воротам, откуда уже был слышен голос старика, зовущего его.

Соджун предстал перед гостями в своем траурном облачении, поклонился, Чжонку последовал его примеру.

Будущий тесть, обрюзгший, заплывший салом мужчина, переглянулся с женой, которая на его фоне казалась какой-то застиранной, болезненно худой, словно ей было не сорок, а шестьдесят; потом посмотрел вопрошающе на свата.

Старик поклонился едва и засмеялся:

— Никакого траура нет…

— Прошу меня простить, мы с отцом не поняли друг друга. Я действительно отправил вам письмо с просьбой перенести встречу. Дело в том, что сегодня у меня на руках умерла моя няня…

— Рабыня…, — вновь усмехнулся старик.

— Няня, воспитавшая меня, — громко перебил Соджун, — дань почтения — это малое, что я могу для нее сделать. Вы так не думаете?

Сваты закивали — у политика побагровела шея, но он смолчал, а потом улыбнулся, и эта ледяная улыбка исподтишка покоробила Соджуна.

Микён играла на каягыме, гости пили, ели. Молодых усадили рядом, и опять невеста-притворщица не поднимала глаз на своего будущего супруга. Соджун глянул на нее мельком и презрительно отвернулся. Девчонку это взбесило, она улыбалась, но глаза смотрели затравленно, а пальцы, комкающие край одеяла, были белые-белые.

«Злись, злись, моей женой ты не станешь!»— решил Соджун, и от этого решения стало легко на душе. Он еще не придумал, как сможет избежать свадьбы, но уже улыбался.

Вот ворота заскрипели, и лошадь, запряженная в телегу, ступила на задний двор, который очень хорошо просматривался отсюда. Соджун быстро метнул взгляд в приоткрытую створку, узнал Елень, кое-как бредущую в разбитых башмаках за повозкой, и сердце тревожно замерло: женщина сильно припадала на правую ногу.

— О, а вот и то, о чем я вам говорил, сват! — вдруг воскликнул министр Ким, он приоткрыл створку, у которой сидел, и прокричал: — Рабыня! Елень, иди сюда! Сейчас же!

У Соджуна что-то оборвалось в груди, когда он увидел обреченность в лице любимой. Но вот она поклонилась и пошла к домику. Капитан метнул тяжелый взгляд в сторону родителя — тот усмехался. Ему было весело, но обычно от этого веселья другим становилось страшно.

Елень предстала перед гостями и поклонилась еще раз. Грязная с головы до ног, казалось, одежду она меняла последний раз перед отъездом Соджуна; на левой щеке лежал сине-багровый отпечаток чьей-то тяжелой руки, он был настолько велик, что даже проступал через слой грязи на обветренном лице. Соджун так и застонал про себя.

— Это она? — спросил тесть.

— Она самая. Жена предателя Пак Шиу. Звери, поди, уже сожрали его кости. Ну, хоть напоследок пользу кому-то принес, — ответил министр Ким, и старики мерзко захохотали.

Елень смотрела на них, сжав от злости кулаки. Соджун сидел ни жив ни мертв. Ему все происходящее казалось театром абсурда.

— И ведь это правильно, министр Чон! Когда-то в этом доме она была хозяйкой, а теперь пусть-ка погнет спину! — продолжал отец.

Соджуна будто вытянули плетью, он даже дышать забыл, а старик повернулся к молодым и пояснил: