Любовь и проклятие камня

22
18
20
22
24
26
28
30

— Хванге, ты отличный наездник. Твой отец хорошо обучил тебя, — крикнул Соджун.

Мальчик рассмеялся.

— Вы ошибаетесь, господин, — закричал ребенок весело, — верховой езде меня обучил не он.

— Братья?

Ребенок засмеялся еще громче.

— А вот и нет! Меня научила мама!

Чжонку и Соджун так и опешили.

— Госпожа?

— Я знаю, что вы хороший воин, но за мамой вам не угнаться. Она такое слово шепнет лошади — только пыль глотать останется! — хвастал мальчик, крутясь волчком на скакуне.  — Я и без седла могу, и стоя на крупе, и под брюхом на скаку проползу, но мама не разрешает так делать, боится. Мамин дед — великий минский генерал. Он ее научил, а она меня и Сонъи. И братьев тоже.

Выпалив это, ребенок так припустил на коне, что поднялся столб пыли. Он настолько сильно припадал к луке седла, что и не видать его, скачет себе лошадь и скачет. Отец с сыном улыбнулись и поспешили за мальчиком.

Вечером уставшие, голодные, они вернулись домой, купив на рынке двух зайцев, чтоб политик ничего не заподозрил. Но тот даже не удостоил взглядом добычу, лишь фыркнул и поджал губы, увидев Хванге. Мальчонка и сам, едва лошади переступили порог двора, будто растерял весь задор и ловкость. Неуклюже слез с коня и поскорее скрылся с хозяйских глаз от греха подальше.

Боялась Елень старика. Старалась избегать с ним встреч, а если это не удавалось, то замирала в почтительном поклоне и до тех пор, пока тот не уходил, не поднимала головы. Если слышала его голос во дворе, то оставалась в комнате, лишь бы глаза лишний раз не мозолить.

Так и жили. На улице становилось теплей. На деревьях набухли почки, и в воздухе пахло весной. По вечерам было слышно, как поют соловьи, и сердце в такие моменты трепетало в ожидании какого-то чуда.

Соджун чуда не ждал. Все и так сложилось лучше, чем ожидалось: свадьба не состоялась, отец успокоился, у Чжонку появились первые успехи в воинском деле. Не забыл ребенок своей просьбы, досаждал отцу, и тот сдался. Чжонку приходил на тренировки в магистрат, смотрел на тренировочные бои, сам учился меч в руках держать, а вечерами на заднем дворе отец гонял сына до тех пор, пока с того семь потов не сойдет. К вечеру он едва ноги таскал, но отец однажды похвалил, а сын этому обрадовался и с тех пор занимался еще усерднее.

Когда дома не было деда, Чжонку учил писать Хванге и Микён. Хванге и писать и читать умел, но за минувшие семь месяцев многое подзабыл. Микён с горем пополам читала, а писала и того хуже. В этот «класс» иной раз подсаживались дети-рабы, а потом рисовали иероглифы на песке. Чжонку нравилось чувствовать себя учителем, видеть заинтересованность детей, но больше всего нравилось, когда к ним с шитьем в руках присаживалась Сонъи. Она сидела, склонившись над своей работой, но слушала, иногда потешалась над братом, который не мог вспомнить значение иероглифа. Шептала ему ответ, а Чжонку стучал палкой по столу и просил не подсказывать. Сонъи бросала на строгого учителя взгляд и улыбалась. Если подумать, то все эти уроки молодой хозяин затевал из-за одной такой улыбки, но девушка улыбалась, не догадываясь об этом. Ей просто приятно было сидеть и слушать Чжонку. Уж он-то мог рассказать что-то интересное!

Так и шли дни. Соджун уже дважды ездил на учения, и в эти дни он больше оглядывался назад, чем смотрел вперед, страшась, что вот сейчас покажется Хванге или Чжонку верхом. Но время шло — в доме царили покой и мир. В конце концов, все успокоились.

— Мы будем здесь, если что, отправишь Хванге, он мигом домчит, понял, сын? — наставлял Соджун, когда в очередной раз наметились выездные тренировки. Мальчики смотрели на карту и молчали.

— Отец, может…

— Может и так, но я уже раз обжегся, — перебил капитан и свернул лист.

Чжонку переглянулся с Хванге и промолчал. С отцом спорить он не любил. Хванге же просто сопел рядом и прикидывал время, которое понадобится ему, чтобы нагнать стражников. Выходило немного. Как всегда в таких случаях Соджун отстегнул свою бирку и протянул сыну, тот спрятал ее за пазуху: с этой биркой хоть его, хоть Хванге выпустят из города. Но может все же отец просто волнуется, а все обойдется?