Моргантос не собирался становиться просто еще одним звеном этой длинной цепи.
Короли-близнецы забыли о сидском мальчишке в тот же день. В их жизни он был всего лишь мелким эпизодом, одним из множества пунктов повестки дня. На следующий год состоялся новый юношеский турнир, и Моргантос на этот раз в нем даже не участвовал, и новый победитель попросил у государей что-то тривиальное, и ему это было даровано с улыбкой. Никто не вспоминал о наивном юнце, который год назад лепетал в тронном зале всякие глупости.
Но ни о чем не забыл Моргантос. До того дня он собирался вступить в гвардию, как многие его предки, ибо сиды лучше всех народов тир подходят для этой роли. Бесстрашные и неукротимые, гордые и мужественные, они не знают себе равных с оружием и однажды избрав себе стезю — с нее уже не сходят.
Но теперь он изменил свои планы. Рожденный в благородной семье, чистокровный и одаренный всеми талантами, он мог стать кем пожелает — и мог не торопиться с выбором.
Эльфы могут позволить себе такую роскошь. Многие из них до ста, а то и до двухсот лет ведут жизнь, подобную счастливому детству — не занимаются ничем определенным, веселятся, играют с друзьями, гуляют по садам и лесам. Они ищут себя, ищут то, чем в самом деле хотят заниматься.
Искал себя и Моргантос. Нет, навязчивая идея уже поселилась в его разуме, но он пока не знал, что предпринять для осуществления ее в жизнь. Наивный юноша возлагал свои надежды на старинную традицию Тирнаглиаля, на право победителя юношеского турнира попросить владыку о чем угодно — и получить это, если просьба не слишком дерзка.
Но это было бы слишком просто. В реальном мире так не бывает.
Тогда Моргантос обратился к опыту прошлого. Он изучил историю жизни принца Хасталладара, историю восстаний в период Тысячелетия Мрака и историю начала Парифатского ордена, прочел саги о сбирании войск Аэтернуса и биографию Бриара Всемогущего.
Он зарылся в летописи, он проштудировал все, что происходило с эльфами с тех пор, как они пересекли Кромку, с тех пор, как явились в этот мир из… летописи молчат о том, откуда они явились. Это случилось в эпоху Легенд, но первые лет пятьсот не попали в хроники, и покрыты мраком те события.
Когда Моргантосу исполнилось двадцать семь, он перешел от теории к практике. По меркам эльфов он все еще считался чуть ли не подростком, но это уже не тот возраст, когда ничто из сказанного не воспринимается всерьез.
Моргантос стал выступать на публичных полянах, где говорил, что любой строй, непременным условием собственного блага делающий несчастья других, является безусловным злом и должен быть повержен. Говорил, что сила и власть не должны растрачиваться на террор и распри. Что рука сильного должна не бить слабого, а помочь ему подняться из пыли. Не держать оружие, но сжимать кетмень.
Растить леса, а не рубить их.
И к нему прислушивались. Возможно, со временем у него появились бы сторонники, но Моргантосу не повезло. Вскоре после того, как он начал свои проповеди, короли-близнецы Тирнаглиаля окончательно рассорились. Никто не знает, что случилось в один ужасный день в их совместных чертогах — знают лишь, что король Бритун выбежал окровавленным, и созвал верных себе, и обвинил короля Маовена в попытке убийства.
Так началось то, что потом назвали Войной Братьев. Так началось то, что раскололо Тирнаглиаль и на долгие четверть века ввергло в пучину гражданской войны. Конечно, никому уже не было дела до молодого сида и его речей, всем стало наплевать на далекую Империю Зла и лорда Бельзедора.
Террор и раздор были прямо тут — и устроили их сами эльфы.
Всем было не до Моргантоса — зато Моргантосу было дело до всего. Первые три года он активно участвовал в этих бурных событиях, сражаясь на стороне короля Маовена, потому что его сторону занял клан Оотов, в том числе отец и мать Моргантоса.
Однако душой Моргантос не лежал ни к одному из братьев Лискардиарс. Кажется, что король Бритун здесь пострадавшая сторона, поскольку именно на него напали, именно его попытались убить. Однако король Маовен провозгласил, что это была провокация, что Бритун сам себя изрезал и обвинил брата.
В пользу его слов говорило то, что Бритун отказался предъявить свои раны, отказался совершить аурическое сравнение их с коронным клинком Маовена. Однако у Маовена не было свидетелей, способных подтвердить, что подобного не происходило, что во время нападения он находился в ином месте.
Дело осложнялось еще и тем, что не нашлось суда, способного разрешить этот спор. Тирнаглиаль — абсолютная монархия, и короли-близнецы были абсолютными его владыками. Слово каждого из них не могло быть оспорено и подвергнуто сомнениям.
И потому началась резня.