- Знаешь, почему? – осклабился Энзирис. – Потому что в остальных поклоняются не сальванцам. Там другие пантеоны. И у них тоже есть свои планы.
- Ах, как ты умен! – начал сердиться Космодан. – Как умен и прозорлив! Действительно, и на смертных нам плевать, и свои интересы побоку!.. Давайте тут сидеть и пальцами на губе играть!..
- Отец, ты сердишься, - ухмыльнулся Энзирис. – Значит, ты не прав.
Он следил за Космоданом жадно, с затаенной надеждой. Энзирису хотелось вывести его из себя. Получить повод схлестнуться.
Но он не хотел нападать первым. Будучи богом войны, Энзирис лучше всех знал, что нападающий автоматически становится виноватым в глазах общественности. Позиция обороняющегося выгоднее уж тем, что остальные скорее заступятся за него, а если и не заступятся – то хотя бы больше поддержат.
А в том, что он в случае нужды одолеет Космодана, Энзирис давно не сомневался. Несколько десятилетий он осторожно присматривался ко всем сальванцам, оценивал их могущество и на что каждый из них способен в бою. Некоторые опасения у него вызывали только владыка смерти Савроморт и древний Цидзуй – с остальными, Энзирис был уверен, он справится. Ну, может, еще Кефринекс окажется трудным противником.
Не то чтобы Энзирис планировал проредить пантеон. Просто с одной стороны он был честолюбив, а с другой – видел, что его недолюбливают. Устранить причины, по которым его недолюбливают, он был не в состоянии, да и не хотел. Поэтому заранее готовился к тому, что однажды его захотят поставить на место – и придет время снова пролить божью кровь.
И он предпочел бы, чтобы это стал именно Космодан. Энзирис давно выяснил, что его отец – не самый старый бог Сальвана и даже не из числа его основателей. По очередности он был в пантеоне только Шестым, и однако сейчас его возглавляет.
Значит, первенство не так уж важно – куда важнее могущество… и, видимо, умение себя поставить. Энзирис сомневался, что Космодан – сильнейший бог Сальвана.
Скорее он просто оказался самым удобным. И пробивным. Он хотел это место – а другие ничего не имели против. А те, кто все же был… что ж, видимо, им пришлось уступить.
Интересно. Энзирис знал, что борьба за место верховного божества пантеона скорее имеет характер негласных договоренностей и подковерных интриг. Никаких прямых столкновений… и уж конечно никаких битв.
Ну разве это дело? В конечном счете, Космодан – его отец. Кому, как не сыну, бросать ему вызов?
Энзирис улыбнулся этой мысли. Он стоял на балконе Сидерополида, взирал на синеющий внизу океан Марекса и предавался думам.
Космодан не вызывал в нем подлинно сыновних чувств, как нетрудно догадаться. Скорее даже злил. Энзирис появился на свет случайно, потому что сладострастный божок сумел соблазнить его мать… совсем юную и невинную. Он наверняка знал о существовании Энзириса, но не принимал никакого участия в его судьбе. Даже незримого, опосредованного.
Конечно, Энзирис в этом и не нуждался… почти. Просто его тошнило от лицемерных порядков, заведенных в этом доме. После богорождения он перестал быть титаном, но титанова гордость осталась с ним. Она говорила ему теперь, что он – бог войны.
И если Космодан или кто иной против жребия Энзириса, то станет очередной его жертвой.
- Хотите остановить меня – придется сделать это силой, - стиснул пальцы в кулак бог войны.
Неизбежное случилось на шестьдесят втором году. Для смертных шестьдесят два года – срок немалый, иные из них к этому времени уже умирают от старости, и даже целая их империя за такой срок может подняться, достичь зенита и рухнуть. Но богам казалось, что Энзирис только вчера появился среди них, что буквально только что воздвигся на одном из облац угрюмый Сидерополид. Так казалось и самому Энзирису – бессмертные почти не замечают хода времени.
Началось все с очередного пира в Оргримусе. Они там идут почти непрерывно, эти буйные вечеринки, потому что избранники Энзириса – народ в массе своей незамысловатый, и такие же предпочитает развлечения. Эйнхерии звенели кружками, горланили, рассказывали байки, дулись в карты, мерились силой.
Энзирис, будучи богом демократичным, вел себя с подданными по-свойски. Сидел в самой гуще, пил все то же самое, ржал над веселыми историями и не отказывал никому, кто желал испытать себя в драке. На любом оружии – от кулаков до плазмомечей.