История села Мотовилово. Тетрадь 7 (1925 г.),

22
18
20
22
24
26
28
30

Меж тем, домой возвернулся Кузьма с торчащей горлышком из кармана, бутылкой самогонки. Выпив бутылку самогона, Кузьма с Николаем навеселе разговорились, о разных делах. Видя дружелюбный мужичий разговор, Татьяна в честь хорошего гостя, расщедрившись, приволокла откуда-то еще бутылку первачу. Изрядно подвыпивший, Николай, бормоча о дровах и делянке, едва выволокся из Кузьминой избы. Пьяно качаясь, побрёл домой.

Потом, как-то встретил Кузьма на улице Николая, крикнул ему:

– Погоди-ка, кум, я тебя чего спрошу. – Как бишь, ты тогда до дома-то доплюхал?

– Ничего, добрался, всё в порядке! – ответил ему Николай.

Мужики, сожалеючи, снова предупреждали Кузьму: ты хоть бы, на дом-то не водил! – намекая, о его дружбе с Николаем Смирновым. Но Кузьма, снова не вняв словам сметливых мужиков. От них он отговаривался наивным изречением, говоря:

– Он мне кум! Даю свою руку на отсечение, ничего плохого не позволит. А в крайнем-то случае, жена не лужа – хватит её и для мужа! – под общий смех заканчивал разговор Кузьма.

Вскорости, Кузьма сам убедился. Как-то, глубокой осенью, по первопутку, утречком, Кузьма поехал в лес за дровами, на лошади, одолжившей ему для этого, Степаном Тарасовым. И случилось же такое, в это время случайно зашёл к Оглоблиным, Николай Смирнов. Видя, что хозяина дома нет, он стал приставать к Татьяне, склоняя её к любовным связям.

– А ну-ка, да он вернётся, да узнает, тогда нам с тобой, что будет!? Хана, да и только! – предчувственно, и опасливо отговаривалась, спервоначалу Татьяна.

А Кузьма, разоткровенчившись, после, рассказывал приближённым ему мужикам.

– Только было доехал, я тогда, до лесу, вздумалось мне закурить. Сунулся в карман за кисетом, а он в отсутствии. Я оглобли поворачиваю и в село. Подъезжаю к своему дому, гляжу в окнах огонь. Ну думаю, не к добру, проводив меня, она огонь задула. Вбегаю в избу, а он сидит! И думаю он зашёл неспроста, угрюмо посидев, минут пять, он ушёл. Побранил, пожурил я тогда свою Татьяну и снова уехал. А на сердце, сверлящий червячок поселился.

А после, Кузьма решил, как следует предупредить свою Татьяну:

– Смотри жёнушка! – запримечу, голову на рукомойник отверну. Свою посудину, по займам, чужим мужикам, давать не позволю! Да и так, поступать с твоей, стороны, по крайней мере не разумно. Ты этим меня без ножа зарежешь! – напутственно, и назидательно наговаривал Кузьма своей жене Татьяне, которая ни словом не обмолвилась во время его многословной нотации. Она молчала, блаженно сжав губы.

А потом, Кузьма, перед наседающими мужиками, уклончиво оправдывал свою жену Татьяну. С позиции простачка, наивно улыбаясь, говорил:

– Ну и что из этого! «Жена не лужа», хватит и для мужа.

Да и Татьяна, зря-то не давала, себя в обиду. Кузьме больно-то не давала вести над собой большого контроля. Она чуть, что принималась упрекать его:

– Какой книгочёт нашёлся, только и торчишь за книжками, дела никакого в руки не берёшь! Расточитель! Размотать последнее достояние, и потерять своё достоинство не долго, а потом, чем хошь и корми ребятишек-то! – такие слова, укрощающее действовали на спокойного, по характеру, Кузьму. Он смиривался с тайными проделками своей Татьяны. Для отвода своей души, почитывал книжонки и увлекался выпивкой.

Пожары. Пожар в Кужадонихе

Глубокой осенью этого года, Иван Пупилин со своей Катериной, надумали сына Олёшку женить. Заделали закваску для самогонки. А когда, закваска взбродила и поспела, они достали аппарат и расположившись в задней избе, вечерком, стали гнать «вино». Наладивши аппарат на полный ход и дождавшись, как закапало, Иван, на время отлучился к сродникам за бочонком, всё дело поручив своей жене Катерине. По своей неопытности и халатности Катерина, подвалив в топку аппарата сухоньких дровец, сама вышла во двор к скотине. Случилась беда – огонь в топке разгоревшись так разбушевался, что самогонка пошла бардой, а потом паром и совсем сорвало с аппарата колпак. Огонь вымахнув наружу и в избе всё принялось гореть. Спохватившись, Катерина, вбежала в избу, хотела огонь унять, махая по нему кафтаном, но было уже поздно. Вся внутренность избы оказалась объятой огнём. Расхлябянила, Катерина дверь, чтоб хоть самой-то спастись, а пламя как-будто, только этого и ждало. Вслед за Катериной в сени вымахнул целый сноп огня и пошло, поехало. Из избной двери к чердаку, раскалённой конской гривой, потянулось пламя. На чердаке вспыхнули подвешенные берёзовые веники, в сенях принялась, драночная крыша, между дровами, с соседним Лабиным домом, заполыхала солома.

– Горим! – баламутно заорала перепуганная Катерина. Взбунетенились шабры, взбудоражились живущие поблизости люди. Прибежал, как оглашённый, Иван. Держит, не выпуская из рук бочёнок, неистово, закричал, что есть мочи:

– Караул! Горим!