Аратарн только и мог, что одной рукой прижимать к себе Лидаэль, а другой — держать секиру.
И неизвестно ещё, кого крепче.
Горджелин не растерялся, парой точных, выверенных заклинаний выровнял падение, свёл всех вместе, так что они теперь не кувыркались и не барахтались, а падали прямо вниз — сквозь кромешную тьму.
— Отец! Куда мы…
— Пробой Междумирья! — гаркнул Равнодушный. — Скрепы все разъялись, нас словно всасывает что-то, насос не насос, аттрактор какой-то — но чудовищной мощи!
— Куда?
— Знал бы, Аратарн, непременно бы с тобой поделился, — съязвил Снежный Маг. — Но боюсь даже подумать, кому под силу раскрутить такую мощь… набрать такую силищу…
— А что с призраками?
Горджелин хладнокровно пожал плечами.
— Падают вместе с твоим отцом.
Казалось, Равнодушный пребывает сейчас не в свободном падении, лишь самую малость выровненном магией, но в уюте и покое своего кабинета.
— Отец… — Лидаэль прижималась к Аратарну, несмотря на неодобрительные взгляды родителя. — Отец, что происходит?
— Я же сказал — пробой Междумирья. Ты молодец, дочка, задумала правильно — загнать Лишённых Тел куда подальше вместе с Губителем и Возрождающей, раз уж призраки так к ним льнут; вот только не рассчитала потребную силу, ударила со всей мощи — и пошёл пробой. Его б не случилось, не собирай кто-то тут по соседству совершенно неимоверный… шторм. Да, наверное, именно так — магический шторм небывалых масштабов. Рукотворный, само собой.
Попробуйте говорить так неспешно и правильно, когда под ногами бездна, а в ушах воет ветер, и единственный источник света в сплошном мраке — это снежно-белый сияющий посох самого Горджелина.
Но чары прочно удерживали всю троицу вместе, под ногами ощущалось нечто вроде незримой опоры, и Аратарн приободрился — ясно, что Снежный Маг сумеет погасить их падение, когда потребуется; хотя, если припрёт, с этим справится и сам Аратарн.
— Отец, а почему ты не…
— Не поднимаю нас обратно? — невозмутимо уронил Горджелин. — Милая дочка, а ты пробовала?
— Пробовала, — буркнула Лидаэль. — Но так то я… а то ж ты!..
— Спасибо, но ты мне льстишь, дорогая. Тут никто ничего не сделает. Самое большее, что мы сможем — это смягчить падение. Надеюсь, заклятия на окончание пробоя ты же поставила, дщерь.
— А… э… уже ставлю!