Сильвия вздохнула, так, чтобы это было бы видно.
— Мессир… ну милорд мэтр… ну пожа-а-алуйста… Ну я ж сейчас даже мухи не зачарую… чего вы боитесь? Отпустите меня, и давайте, может, как-нибудь по-иному я вас порадую? Без розог и конька? Более… традиционно?
— Пхе! Традиционно! Нашла чем соблазнить! Традиционно я могу с любой дамой или девицей здесь, в Долине, стоит только захотеть…
— А вот и нет, — перебила вдруг Сильвия. — Стоит «любой даме или девице» из Долины добиться ваших милостей, мессир, как начнется полный хаос. С пьедестала-то вы того, слетите. С постамента недоступности, недосягаемости, отрешённости от простых и малых радостей. Это сейчас милорд мэтр, мессир Архимаг превыше всех и вся. А стоит вам кого-то из здешних дам уестествить — так разом всё и кончится. Или придётся ей рот затыкать, вот в этом самом подвале — да поздно уже будет. Я ж не зря Долиной правила, пусть и недолго. Про Динтру вот всякое болтали, что даже Ирэн Мескотт к нему адепткой юной бегала, за хорошими оценками и прочими милостями — а про вас ни-ни! Никого вы из дам или дев Долины не… не любили, мессир. Не обманывайте меня. Вас это… недостойно.
— Вот всегда говорил, что ты умница, — слегка вздохнул Игнациус. — Умница в мелочах, а в главном — дура дурой. А ты не сообразила, что я могу и память оной деве слегка подправить?
— Нет, — решительно сказала Сильвия. — Это всё уже не то. Зачаровать, память стереть, чтобы не помнила ничего… не великого мессира Архимага Игнациуса Коппера это путь. Да и вообще не мужчины. Скорее уж вы бы, милорд мэтр, в какой-нибудь другой мир отправились. А в Долине — нет, не стали бы.
— Ты, Сильвия, и впрямь умна, — покачал головой Игнациус. — Честное слово, сделал бы тебя своей правой рукой, вот неложно так бы сделал.
— Ну так сделайте, мессир! — Она чувствовала, что надо добавить ещё, потрафить тёмной стороне этого жуткого, но очень хитрого и умелого чародея: — Высеките меня как следует — я очень громко визжать буду! — а потом поумнею. Вот тогда и сделайте!
— Вот ведь дрянная девчонка! — искренне восхитился Игнациус. — Просто прелесть, какая дрянная! И какая наглая!..
— Я ужасно наглая. Дед всегда это говорил.
Игнациус погрозил ей пальцем.
— Нет-нет-нет. Даже и не думай, что зубы мне сможешь заговорить. И вообще, перенос уже близок. Нарастание потенциала происходит, видать, нелинейно.
Радужная нить, что тянулась из чёрной глобулы, мало-помалу становилась всё ярче.
— Понимаешь, милочка, — вдруг с оттенком невесть откуда взявшейся грусти изрёк милорд мэтр, — я ж вижу, что ты не сломлена и не сдалась. Что ты борешься изо всех сил, до последнего издыхания. Что пойдёшь на всё, и, захоти я с тобой, как ты говоришь, «традиционно» позабавиться — это было б и впрямь…
«И
«Силы мира сего, что бы со мной ни случилось — но сохраните
— Твоя мать. — Тан Хаген, пришелец из ниоткуда, воин в чёрной броне, не спрашивал. Он утверждал.
— Моя мать, — всхлипнула Райна. — Которую я спасла только для того, чтобы снова потерять…
— Это область Орла и Дракона, — сурово возразил Хаген. — Здесь всё может быть миражом, видением и неправдой. Великие Духи властвуют тут надо всем — так что погоди отчаиваться, воительница. За пределами этого… этой… — он замялся, не в силах подобрать слова. — Словом, там, в обычных мирах, всё может оказаться по-иному. И твоя мать жива, и этот храбрый воин, — тан указал на тело Трогвара. — А нам пора прочь отсюда, загостились мы, пожалуй. Белый зверь — твой? — он взглянул на тигра Барру.
Райна механически кивнула.