Шаг за шагом, ступень за ступенью, я поднимался то облокачиваясь на стену, то хватаясь за перила. Кругом холод. Стены, ступени, окна, двери, перила – всё источало холод. Мои мысли и эмоции были поражены паутиной хладнокровных желаний ничего не касаться и никого не встречать. Только мой отец и я. Я шёл к отцу. Ему тоже холодно. И я понимал, что меня отвлекают от уединения с ним различными необходимостями и обязанностями. И что нам с отцом ничего не нужно, кроме того, что мы хотим быть рядом. От одной этой мысли становилось теплее.
И вот дверь отца. Я вставляю ключ в личинку, поворачиваю его тихо-тихо, чтобы не потревожить его сон. Приоткрываю дверь, сдерживая свои движения, и ещё медленнее, чем шагал по лестнице, делаю шаг в коридор. Я не включаю свет. Я беззвучно снимаю обувь, сумку и пальто и иду в комнату к отцу, опираясь руками о застывший в этой квартире дух вечности.
Как ослепший, потерянный или, точнее, оставленный ребёнок, я двигался лыжными движениями, выставив руки чуть-чуть вперёд, по направлению к койке отца. Он снова оставил меня, а я всё равно, как в детстве, не веря этому, иду к нему, протягивая руки. И, как в детстве, без всякой корысти. Лишь бы прижаться к нему, ощутить его присутствие и побыть в безопасности.
В квартире стало ещё холодней. Свет из окна падал на телевизор, кресло, стол, чуть меньше на шифоньер и совсем не доходил до отца. Я прикоснулся к краю койки и присел перед ней на корточки, а потом, повернувшись спиной, сел на пол, подтянув колени к подбородку. Затылком я упёрся в левую руку отца. Потом взял её в свои и перенёс таким образом, что получилось, будто отец меня обнял. Рука его была ледяная и жёсткая. Туманный свет окна едва подбирался к моим носкам. Я положил голову на руку отца, придерживая её своими.
Отец никуда не торопился. Был терпелив, сдержан и удивительно тактичен к моим мальчишеским нежностям. Так я сидел и смотрел то на матовый свет из окна, то на белую кожу папиной руки, на которую одна за другой сбегали из-под век по щекам горячие мои слёзы. И старался не нарушить идиллию этого единственного вечера в нашей жизни, когда мой отец, обняв меня за шею, выслушивал плач счастливого сердца своего благодарного сына.
Но в дверь вдруг настойчиво постучали.
Чтобы не нарушать того спокойствия, что здесь воцарилось с момента, когда отец перестал дышать, мне пришлось мягкими неторопливыми движениями освободиться от его руки и на ощупь отправиться к выходу.
Я открыл не сразу. Сначала, выйдя в коридор и нащупав рычажок выключателя, зажёг свет. И, только растерев по щекам слёзы и причесавшись пальцами, встретил того, кто стучался.
Это была соседка, тётя Тая, в своём байковом домашнем халате, но еще и в повязанном поверх головы шарфом чёрного цвета. Она стояла, словно тень. В руках держала какие-то вещи. Это было бельё отца, которое она, как обычно, стирала и гладила у себя. Потом приносила и раскладывала.
Я не сказал ей ни «здравствуй, тётя Тай!», ни «проходите, пожалуйста». Сказала она, когда тихо, молча, с выражением скорби прошла мимо по коридору в сторону кухни. Перекрестилась на тёмный проём комнаты, входя в кухню, сама включила свет, положила всё, что было в руках, на холодильник. Постояла, помолчала и ушла.
50
Мне кажется, я без сна уже долго-долго. Мне кажется, или так и есть, что я словно во сне? Что все и всё, что меня окружает, включая мои воспоминания, – это только плоды фантазии, галлюцинации, желания, мечты?
Я обращаюсь к Интернету. Нахожу телефоны ритуальных фирм, знакомых мне со слов Даниила и Арнольда. Вспоминаю, кто какой фирмой представлялся. Беру телефон и набираю номер.
– Арнольд?! – мне захотелось тут же сбросить вызов. – Это вы??? Вико. То есть Виктор Дрез…
– Я слушаю вас, чем могу помочь?
– Вы меня не помните?
– Простите, вы к нам обращались ранее?
– Нет, кажется… То есть это вы… А не вы ли приезжали со «Скорой» к моему отцу?
– Извините, без вызова мы ни к кому не приезжаем! Но я догадываюсь, о чём и о ком вы говорите.
– О ком?
ebooksa