Старик не сомневался, что мальчишка был рядом и когда он целился, и когда запах пороха так славно ударил в ноздри, и когда эхо откликнулось им с вершин Хиндигуша…
Но взойдя на холм, за который прятались джейраны, старик сразу понял свою ошибку. Еще до конца не веря себе, он некоторое время осматривал песок – старался увидеть следы их копыт. Но не было следов. Лишь стоял голый саксаул, пробитый его пулей… Корявые ветви дерева старик принял за рога!
Он отбросил ружье, сидел, словно обманутый ребенок. Ему было стыдно перед мальчишкой, который, конечно же, прибежал за ним следом и теперь…
Уж, наверное, лет десять Курбан-мерген не делал ни одного пустого выстрела. И вдруг сегодня, когда он пришел сюда с внуком… Ему было странно и горько, что пустыня сыграла с ним эту плохую шутку. Ведь этот выстрел, конечно, предупредил джейранов, и теперь они уж не явятся!
– Неужели ты ничего не поняла?.. – говорил старый мерген пустыне. – Ведь мы с тобой видимся… да вернее всего, что в последний раз! А мальчишка должен был продолжить нашу дружбу… Как же ты не поняла этого?! Мы вместе должны были накормить его свежим мясом. Сказать: ступай, это теперь твоя охота… Как же ты могла не понять?..
Написанные на бумаге эти слова, быть может, выглядят чуть странновато. Однако, в его душе они звучали именно так, как и положено словам звучать в душе человека: серьезно и немного грустно.
Курбан-мерген всегда был гостеприимен, как того и требует обычай. Но близких друзей за всю жизнь завести ему не удалось. Очень скоро становились скучны и компании, так называемые “дружеские встречи». От этого Курбан чувствовал иногда свою ущемленность жизнью и даже ущербность.
В некоторые моменты его длинной жизни Курбан-мергену начинало казаться, что настоящими друзьями могут быть только родные, а лучше всего – дети… И опять выходило, что он ошибся. Ни с кем Курбан не мог быть до конца откровенен – вечно ему мешали неловкость и скованность…
И только уже в зрелом возрасте, когда ему было за тридцать, Курбан понял, что у него есть настоящий друг. Причем он был с самого детства, с самого рождения. Поняв это, Курбан обрадовался и успокоился… Другом его была пустыня…
Мимо ползла черепаха – отвлекала старого мергена. Он стал думать о черепахах.
В Бадхызе черепахи появились весной – вместе с зеленой травой и цветами. А потом пропали, как трава и цветы. Но уже весной о черепаху можно споткнуться буквально на каждом шагу. Можно было увидеть, как они подставляют свои костяные спины под дождик.
В конце весны черепахи бежали из этих мест. Словно знали, какая здесь скоро начнется жара. Пять месяцев солнце и солнце. А облако на небе – разве что приснится во сне…
Некоторое время он еще смотрел на черепаху, затем поднял ружье, снял хурджун и пошел к источнику, а ишак остался стоять, привязанный к тому самому несчастливому саксаулу.
Родник выбивался из-под земли у самого подножья гор. В Бадхызе все звали его Инжирли. Природа устроила здесь небольшое озерцо. Струясь, вода убегала из него в долину. а вокруг росли низкорослые деревья горного инжира… Инжирли…
Воздух у воды влажен, а во время жары, поверьте, это совсем не так хорошо, кажется, поэтому животные не любили оставаться здесь…
Старик дважды ополоснул тунче, наполнил его водой и поставил на огонь. Сунул руку в хурджун за лепешкой – рука тронула что-то плоское, гладкое… Он сразу догадался что это: банка с жареным мясом – каурмой.
Настроение стало совсем скверным! Не помогли ни отдых, ни мысли о черепахах. Жена, видно, чувствовала: не будут ему удачи. Вот и положила в дорогу мяса… Жена знала Курбана лучше, чем он знал себя. Выходит, что так!
Но невольно, когда он подумал о жене, его лицо потихоньку разгладилось, а душе стало легче. Ему вспомнилось давнее-давнее… самое счастье!
Курбану очень хотелось показать молодой жене пустыню. И хотелось, наконец, побыть с ней наедине – они поженились совсем недавно. Но увезти жену все не было удобного случая, а просто так неудобно перед родителями.
И вдруг отец сам сказал, что надо бы свезти невестку к родным, в другое селение – чтобы она погостила там немного, как того требуют обычаи… Курбан только того и ждал! Он сразу придумал сказать отцу, будто потом отправится на охоту – чтобы выгадать несколько свободных дней.