Поклажа для Инера

22
18
20
22
24
26
28
30

Остановился и, закрывшись ладонью от солнца, стал смотреть на расстилающуюся перед ним долину. Желтый ее замерзший ковер, еще раскрашенный яркими цветами, убегал далеко-далеко, до самого Хиндигуша, синевшего и темневшего на горизонте.

Учуяв человека, суслики со всех ног бросались к норам. Но ничего страшного не происходило, и потихоньку они высовывали головы наружу, опять начинали пересвистывать о чем-то своем.

Старик много всего знал о сусликах. Сейчас, глядя на них, он мог бы рассказать, что зверьки будут делать дальше… По утрам они любили погреться у своих нор. Если поблизости не пахнет шакалом или кем, нибудь еще страшным, они могут часами сидеть на солнышке, пока до костей не прогреют свои толстые бока! А то бывает, отправляются к соседям. Залезают в норы, выбираются наверх, и, конечно, осыпают много песку. Потом долго, старательно выгребают его.

Иногда собираются в небольшие компании и устраивают игры. Потом вдруг ныряют в свои подземные дома и нету: из старого входа вылазят, а проделывают новый, выбираются наверх и сидят присмиревшие, словно усталые – как жены, что ожидают с работы своих мужей.

Старик собрал немного дров, вскипятил чай и теперь пил его, наблюдая за сусликами, за их молчаливыми разговорами… Один из них пронесся с какой-то деревяшкой в зубах. Остановился на миг, глянул круглыми бусинками глаз – и дальше. Не от испуга, а просто по делам. Пропал за пригорком…

Раньше старик никогда особенно не присматривался к сусликам. Пожалуй, даже относился с некоторым презрением к их бесполезной жизни. Теперь было по-другому, потому что еще выходя из дома, он знал, что идет на охоту в последний раз. И он от души пожелал этому незнакомому зверью всякого добра… А какого – и сам, наверное, не мог бы толком сказать. Может быть, просто чтоб они всегда жили, чтоб во все времена продолжалось их племя… Потом он подумал, что эти мысли у него не настоящие, а просто от старости.

Потом он вдруг подумал о змеях… Ему было неприятно даже само слово, само их имя – змея. И сразу вспомнил свои встречи с ними…

Тогда ему было лет пять или шесть… да, лет пять или шесть.

Однажды, пожевав наскоро хлеба, он вылетел из дому на поиски ребят… Вдруг его остановил старик:

– Эй, мальчик. Ты ведь сын мергена? – Он молча кивнул в ответ, ожидая, что будут дальше.

– И ты, должно быть, смел, сынок?

– Я смел! – ответил он, не задумываясь.

– Тогда погладь ее по голове. – Сказав это, старик вынул из-за пазухи змею и сунул ее Курбану чуть ли не прямо в лицо… Впервые тогда он понял, как отвратительны змеи, как он ненавидит их. И невольно отпрянул назад.

А его настоящая встреча со змеей произошла много позже – когда он стал взрослым, когда казалось, что большая часть жизни уже позади… Он в ту пору охранял Бадхызский заповедник.

День был летний и очень жаркий. Курбан слез с коня, вскипятил чай. Летом он обычно пил чай в зарослях саксаула. Потом вешал халат на ветки, ложился в тени и спал. А немного отдохнув, продолжал осматривать свой участок.

Вот и тогда он пожарил мяса, поел, попил и, выбрав тень подлиннее, прилег…

Проснувшись, он почувствовал на себе какую-то тяжесть. Он не вздрогнул, не испугался, а скорее испытал любопытство. Тихо поднял голову и на своей груди, именно там, где билось его сердце, увидел большую змею, которая лежала, свернувшись в клубок.

Курбан и раньше слышал рассказы, которые скорее казались ему легендами – что будто змеи любят слушать, как бьется человеческое сердце… Теперь словно бы кто-то мстил ему за это неверие.

Тихо-тихо Курбан опустил голову, прикрыл глаза. Он надеялся обмануть змею, чтобы, не дай бог, она не заметила, что человек проснулся.

Но обмануть змею Курбан не смог. Палило солнце, а его до костей пронизывал холод, его трясло. Под рубахой медленно ползли капли холодного пота.