Уже глубокой ночью он добрался до какой-то пыльной белесой равнины и остановил ишака. Подумал было развести костер и попить чаю… Да понял: не сделать ему этого – уж слишком устал… Бросил в рот кусок мяса и некоторое время просто сидел на земле. С трудом распрямил спину, глотнул из кувшина. Вода была теплой… как кровь. Сполоснул рот. Лег и быстро заснул.
И приснился старому Курбану жуткий сон!
Пришла женщина к нему, опустилась на корточки, протянула руки: “Разве ты не знаешь меня? Я твоя жена». И улыбнулась… Не было у нее ни волос, ни бровей. А глаза огромные, белые.
Старик хотел отстраниться, не смог… И проснулся.
Обрадовался, поняв, что это лишь сон, забормотал какую-то молитву. Потом долго сидел с широко открытыми глазами. Ему все казалось: стоит закрыть глаза – увидит ее опять.
Старик хотел взять табакерку с насом… и увидел свое ружье. Вздрогнул от неожиданности, сразу забыв про нас… Только теперь он понял, что это за белесая равнина кругом. Это были солончаки. “Я ведь улегся на соли. С ума сошел!».
А соль уже поглотила большую часть ружья и теперь затягивала то, что осталось. Старик ведь не мог знать, что соль заглатывает все предметы, которые попадают к ней. Заглатывает и превращает в самое себя…
– Отдай, – тихо сказал он пустынной соли и протянул руку к ружью. – Это я… внуку хочу…
И тут он вспомнил вдруг, что зря претворялся перед собой, нет рядом мальчишки в черных туркменских штанах и белой рубахе. Его и на свете нет! Невестка опять родила девочку. И старому мергену вряд ли дождаться внука.
Старик опустился на землю, и лицо его было таким, словно он едва сдерживал боль.
Прошло много времени прежде чем он сумел встать. Опустил руку в карман халата… Круглые пули, похожие на глиняные шарики, раскатились по белой земле.
ПЕГАЯ
I
У чабана уже было четыре собаки, но за этим щенком он долго ходил к соседу. Все выпрашивал и выпрашивал, пока не уговорил сменять щенка на ягненка. А щенок был тогда чуть крупнее крысенка. От своих сестер и братьев собачонка отличалась белым пятном на левом боку, похожим на заплатку, за что и была дана ей кличка Алабай, то есть Пегая.
О матери этого щенка в округе ходили легенды. Пастухи утверждали, что эта собака понятливей, чем иной человек. Когда ее хозяин умер, она одна несколько дней стерегла стадо, не скормив ни одного барана волкам и беркутам. Но однажды ночью на стадо напали волки, и собаку в суматохе застрелил новичок-подпасок. Осиротевшие щенки достались новым хозяевам совсем тщедушными.
Однако через два-три месяца Алабай выровнялась, обещая статью и силой быть в свою знаменитую мать.
С утра до вечера Алабай гонялась за сусликами, стоило им вылезти из нор на весеннее солнышко. В пылу погони она даже расшибла нос о камень, за которым скрылся, юркнув в норку, суслик. Еще Алабай любила прыгать вокруг брыкливых ягнят да гонять их, а потом, присев на задние лапы, смотреть, как забавно болтаются у них мягкие ушки.
Когда Алабай родилась, у нее тоже были и хвостик, и мохнатые ушки. Но она уже не помнила об этом. Чабан, мечтавший сделать из Алабай настоящего пса-овцепаса, по древнему чабанскому обычаю обрезал у щенка хвост и уши. Следуя тому же обычаю, уши испекли и дали Алабай их съесть, пожелав ей стать храброй и верной собакой.
Обычай этот не зря родился в пустыне. Если на стадо напали волки, собака может вцепиться в ухо, а тому будет не за что ухватиться.