Россия и европейский империализм

22
18
20
22
24
26
28
30

Отгремели бои наполеоновских войн, но тема Наполеона-Антихриста не исчезла. особенно актуальной она была для Пушкина в двадцатые годы. В это время Образ Наполеона характеризуется высшим напряжением и внутренней амбивалентностью, что и отразилось в стихотворении «Зачем ты послан был»:

Зачем ты послан был и кто тебя послал?Чего, добра иль зла ты верный был служитель?Зачем потух? Зачем блистал?Земли чудесный посетитель[164].

Умерший Наполеон для Пушкина становится священным и неприкосновенным:

«Да будет омрачен позоромТот малодушный, кто в сей деньБезумным возмутит укоромЕго развенчанную тень.Хвала. Он русскому народуВысокий жребий указалИ миру вечную свободуИз мрака ссылки завещал»[165].

Сама его смерть становится неким мученичеством, а скала острова Святой Елены едва ли не уподобляется Голгофе[166]:

Одна скала, обличье славы.Там погружались в хладный сонВоспоминанья величавы:Там угасал Наполеон.Там он почил среди мучений.[167]

Наконец, сама смерть Наполеона в 1824 году представлялась Пушкину некоей казнью по манию царей:

Ни пламя бледное нахмуренных очейНе обличали в нем изгнанного героя,Мучением покояВ морях казненного по манию царей»«Недвижный страж дремал…»[168]

Однако, даже в казалось в самый про-наполеоновский период южной ссылки тема Наполена-антихриста не исчезает из пушкинских стихов. Во-первых, Наполеон – презритель человечества и его враг:

Тогда в волненьи бурь народныхПровидя чудный свой удел,В его надеждах благородныхТы человечество презрел… (Наполеон)[169]

Во-вторых, в стихотворении «Наполеон» Пушкин продолжает карамзинскую тему гибельного сна, связанного с «адской державой» Наполеона:

Ты вел мечи на пир обильныйВсе пало с шумом пред тобой.Европа гибла, сон могильныйНосился над ее главой.

В третьих, падение Наполеона выдержано в иконографических тонах низвержения Сатаны:

Оцепенелыми рукамиСхватив железный свой венец,Он бездну видит пред очами,Он гибнет, гибнет наконец[170].

С одной стороны, Пушкин исторически точен: Наполеона папа в Париже действительно венчал железной короной итальянских государей и римских императоров. С другой стороны, здесь есть известный иконографический момент: в религиозной живописи XVIII–XIX века Сатану и антихриста часто изображали в железной короне, в том числе и в момент низвержения в бездну. Не исключено, что на это четверостишие повлияли соответствующие живописные образцы и соответственно, Наполеон получает известные черты Антихриста. Стоит отметить и другой момент: во время коронации в Нотр Дам император вопреки церемониалу выхватил корону из рук папы Пия и надел ее сам[171]. Соответственно мы получаем здесь «коронацию наоборот», время оборачивается вспять. И, наконец, низвержение в бездну – апокалиптический мотив, уже рассмотренный нами выше.

Начиная с 1825 года в пушкинском восприятии Наполеона происходит очередной поворот, связанный с работой над «Борисом Годуновым» и осмыслением Смутного времени как своеобразной русской революцией начала XVII в. И здесь проявляется историческая параллель Самозванец – Бонапарт.

За образом Лжедимитрия в трагедии незримо просматривается образ Наполеона. В пользу этой теории можно привести целый ряд доводов, уже представленных предыдущими исследователями.[172] Это и обещание Басманова Годунову:

И замолчит и слух о самозванце;Его в Москву мы привезем, как зверяЗаморского, в железной клетке…

Исторический Басманов не давал подобного обещания, оно прозвучало из уст маршала Нея во время Ста Дней, когда король Людовик XVIII поручил ему остановить Наполеона.[173]

Второй сюжет – параллель между Ста днями и вторжением Лжедимитрия:

Димитрия ты помнишь торжествоИ мирные его завоеванья,Когда везде без выстрела ему,Послушные сдавались города,А воевод упрямых чернь вязала.

Эта картина не вполне верна относительно похода Самозванца: ему оказал ожесточенное сопротивление Новгород-Северский, где воеводой был Басманов, а под Добрыничами его наголову разгромили войска, верные Годунову, но зато она полностью соответствует Ста дням Наполеона, когда действительно без единого выстрела ему сдались Гренобль, Лион и, наконец, Париж[174].

Есть еще один “наполеоновский след” в трагедии – слова капитана Маржерета: “Puisque le vin est tiré, il faut le boire. – “так как вино откупорено, надо его выпить”, это – любимая поговорка Наполеона, легко узнаваемая современниками Пушкина.

Наконец, это и достаточно исследованная тема «мнения народного» и виртуальности, мнимости как Самозванца, так и Наполеона[175]. В трагедии на пренебрежительные слова Басманова «Да много ль вас, всего-то восемь тысяч», Гаврила Пушкин высказывает важную для пушкинской концепции истории мысль:

Но знаешь ли, чем мы сильны, Басманов?Не войском, нет, не польскою подмогойА мнением. Да, мнением народным».

Однако, само народное мнение характеризуется достаточно нелестно:

…безсмысленная черньИзменчива, мятежна, суеверна,Легко пустой надежде предана,Мгновенному внушению послушна,Для истины глуха и равнодушна,А баснями питается она.Ей нравится безстыдная отвага…

На феномене постоянной удачи, “безстыдной отваги”. постоянной авантюры и держался Наполеон; как только удача отвернулась от него, рухнул его режим. Портрет “ изменчивой, мятежной черни, преданной пустой надежде,” точно соответствует состоянию французского общества времен революции и наполеоновских войн, позднее Лермонтов кинет французам горький, но справедливый упрек:

Как женщина, ему вы изменили,И, как рабы, вы предали его.

Однако в трагедии есть еще одна тема, связывающая ее с революционным и наполеоновским временем, это – ниспровержение легитимизма и утверждение “популистского”, демократического принципа. Характерен диалог Гаврилы Пушкина и Басманова. Жалкая попытка Пушкина легитимизировать Самозванца проваливается, и тогда он выдвигает совершенно иную аргументацию:

Россия и ЛитваДимитрием давно его признали,Но, впрочем, я за это не стою.Быть может, он Димитрий настоящий,Быть может, он и Самозванец. ТолькоЯ ведаю, что рано или поздноЕму Москву уступит сын Борисов[176].

Тема “мнения”, как мнимости, призрачности, самообмана достаточно освещена исследователями[177]. Для нас важно то, что на место легитимизма выдвигается принцип признания, законность, исходящая сверху, подменяется “мнением» снизу – тем, которое сделало Наполеона первым консулом и императором, а затем вернуло на престол.

Итак, сюжет Наполеон и Лжедимитрий кажется достаточно изученным. Однако, некоторые моменты, на наш взгляд, подлежат дальнейшей разработки. Среди них – сцена «Лес», начинающаяся с разговором над падшим конем, и завершающаяся сном Самозванца.