— Объясни, пожалуйста,— попросил он.
— Порывы благие, кажется, были. У тебя — положить конец кустарщине. У Кашина — выправить положение в термообрубном. Он, если хочешь, для этого себя к Алексееву в соавторы припряг. Думал, в своем цехе, как хозяин, спорнее всё сделает. А что получилось? Конфуз!..
Кроме логики поступков есть еще логика борьбы. Михал не мог уже сдерживаться.
— Я, между прочим, Максим Степанович, немного прошу,— пользуясь маленькой заминкой, иронически сказал он.— Ежели потребно, сам буду рисковать…
В замешательстве Сосновский поглядел на него, на Димина.
«Смотри ты, как тянутся вверх… — подумал он почти с унынием.— Хотя что им?.. Разве нет такой смелости, когда больно смелые просто опасности не представляют? Да и что им терять-то!.. А раз, два обожгутся — и будут осторожней. Глупо по пустякам конфликтовать и наживать врагов. Потом ведь мстить начнут, нудно нервы трепать, палки в колеса ставить. И не столько ты, сколько работа в проигрыше окажется. А Кашину, вообще, козырей не давай — вовсе распояшется и сладу не будет. После не такое угробит…»
Но и подслащенные мысли были настолько обидные, что ладони у Сосновского стали влажными.
— Твои догадки очень оригинальны! — бросил он Димину, вытирая руки платком.— Особенно если учесть, что относятся они к такой каверзной области, как психология.
— Ты не серчай…
— Ну так как? — поднялся Михал.
Сосновский взял было телефонную трубку, но сейчас же положил обратно. Лицо его потемнело и стало наливаться злым возмущением.
— Тогда, Михале, мы с тобой, может, так порешим,— понимающе сказал Димин.— Соберемся вечером на часок-другой у меня и просмотрим как следует еще с Дорой. Она ведь по-прежнему на тебя молится. А потом… Потом будем надеяться, что официального запрещения не последует...
Но это Димин добавил уже для Сосновского.
6
В воскресенье Михал направился в цех и сам руководил футеровкой плавильной печи — охлаждал ее водой, пневматическим молотком взрывал спаянные в монолит, попорченные уже страшной жарой стены, муровал новые.
Назавтра, в понедельник, пришел до начала подготовительной смены и бесцельно мыкался вокруг печи, время от времени заглядывая в завалочное окно.
Ночь перед этим выдалась холодная, звездная. На землю лег заморозок. Ветер гонял по тротуарам шуршавшие, словно бумажные, листья. В цехе было холодно. Стояла непривычная тишина. Недвижно, как ненужные, свисали с электротележек ковши. Молчаливо застыли конвейеры на формовочном участке. Сквозь замасленные окна цедился ранний малиновый свет, от которого делалось не по себе.
Работала только одна вагранка, стреляя крупными, как трассирующие пули, искрами, которые, коснувшись стены, взрывались. Двое наладчиков устанавливали на формовочных машинах новые модели.
Нет, Михал верил в свой опыт, в расчеты Евгена, в прозорливость Доры Диминой. Но наблюдая, с какой сокрушительной силой вылетают искры из вагранки и как взрываются, ударившись в стену, он холодел — на карту был поставлен не один его авторитет. Неожиданная мысль заставила его похолодеть: а что, если тонкие стены электропечи окажутся настолько теплопроводны, что раскалится кожух? Что будет тогда? Доведется остановить работу, весь цех застынет вот в такой же, как сейчас, неподвижности, и правда окажется на стороне Кашина? Не слишком ли многое поставлено на карту?..
Третьего дня, в субботу, было заседание парткома. Оно затянулось, но никто не жалел об этом. Присутствие Ковалевского поднимало всех, делало активными.
ebooksa