Весенние ливни

22
18
20
22
24
26
28
30

Вера вошла в комнату с неестественно блестевшими глазами и припухшим от слез лицом. Не раздеваясь, опустилась на диван.

— Какой жуткий позор! — простонала она, откидываясь на спинку.— Лучше бы я провалилась сквозь землю! Боже мой! Унижайся, проси, как милостыню…

— Кого? Зачем? — постепенно доходя до смысла ее слов, все же удивился Сосновский.

— Она машинистка. Из института. Но берется уладить с англичанкой. На худой конец обещает договориться, чтобы та давала Юрику уроки за какую угодно плату. А в общем-то это не касается меня… Лишь бы приняла зачет…

— И ты могла?

— Если бы у тебя был сын, смог бы и ты,— сказала Вера и, держа в опущенной руке шаль, конец которой волочился по полу, пошла раздеваться. Щеки ее подрумянил мороз, но лицо выглядело страшно усталым.

Однако назад она вернулась другой. Лицо у нее — хоть что-то жалкое, беспомощное все же оставалось на нем — пылало гневом.

— Что вы делаете со мной? — перегодив немного, набросилась она на мужа и Юрия.— Кто я вам такая? Один возмущается, что мать может просить за сына. Другой, вообще, ни ухом ни рылом не ведет, будто не для него унижаются… Имейте в виду: встречу Шарупичеву дочку — отобью охоту крутись подолом. Откуда это? Сама не учится и другим не дает. Пускай, если так не может, ищет себе ровню. На заводе найдутся любители!.. — Вера всё повышала и повышала голос, пока не всхлипнула: — А та, моя машинистка, обещала дать ответ завтра утром. Будете говорить сами. Я не могу больше!

Спорить с ней или доказывать что-нибудь сейчас было бесполезно. Это могло привести к дикому скандалу. И, подавив стыд, охвативший его, Сосновский выскочил из комнаты.

2

Машинистка назавтра не пришла. Не зная, что и думать, Вера не находила себе места. Через два дня начиналась зачетная сессия. И если не удастся уладить с английским языком, Юрий почти механически выбудет из института.

Сосновский во многом смахивал на первого мужа — Юркевича. Даже в главном: живя работой, он так же мало обращал внимания на то, что делалось в семье, и целиком полагался на жену. В нем тоже жило убеждение, что дома должен господствовать матриархат: женщины были, есть и будут хранителями семьи… Так назначено самой природой. По злой иронии судьбы они и звали ее одинаково — Веруся. Вера знала это и чувствовала свою ответственность за все: не сделаешь сама, не сделает никто. Поэтому, несмотря на ссору, она вчера за ужином вторично попросила мужа съездить к директору института. Попросила и раскаялась. Швырнув на стол ложечку, которой помешивал чай, Сосновский с шумом отодвинул стул и скрылся в кабинете. Недопитый чай с лимоном Вера понесла ему туда и, поставив на письменный стол, попробовала обнять мужа. Но он резко высвободился н стал перед нею, бледный от негодования.

— Я не сделаю этого больше и запрещаю делать тебе! Слышишь? Не годится, чтобы Юрий так начинал жизнь. Сначала я боялся — несправедливость при приеме озлобит его. Но теперь убежден — все получилось наоборот. Он увидел, что можно обходить законы, и начал фордыбачить. Ты понимаешь, к чему это приведет? Какой из него инженер выйдет?

— А ты поговори с ним, растолкуй и… помоги, раз все так чудесно понимаешь! — в отчаянии крикнула Вера.

Они долго спорили и обвиняли друг друга в смертных грехах, пока их не примирили ласки…

Весь день Вера прожила в тревоге. А как только стемнело, быстро собралась, вызвала Федю и покатила к машинистке, которая жила на противоположном конце города. Та запретила подъезжать к дому, и, оставив Федю за квартал, Вера засеменила по темной, без тротуаров улице.

Она отвыкла от ночных окраин. Улочка показалась ей страшной. Чудилось, что на каждом шагу здесь подстерегает опасность. Во дворе машинистка держала собаку. Ее, конечно, уже спустили с цепи, и придется стучать соседям, окна которых выходят на улицу. Но и это мало теперь беспокоило Веру. Надо было спасать сына, и она не придавала значения остальному.

Когда машинистка открыла ей дверь, Вера решительно переступила порог и поздоровалась. Не ожидая приглашения, расстегнула шубу, сняла платок, который надела специально на этот случай, и села возле стола, стоявшего посреди комнаты.

— Вы не сдержали своего слова,— упрекнула она хозяйку, вытирая ярким платочком уголки обиженно опущенных губ.

Точно не услышав ее слов, машинистка приветливо улыбнулась, села напротив и положила на стол полные, оголенные до плеч руки.