— Они меня еще учат! — не ответил ей Кашин. — То не так, это не так. Идей у каждого дурака целая голова. Благородным тоже не трудно быть. А ты стань на мое место, дай по шестнадцати тонн отливок на трудягу, а тогда мели языком, хоть распояшись.
— Снова Сосновский? — готовая возмутиться вместе с мужем, спросила Татьяна Тимофеевна.
— А кто вздумает.
— Людям нельзя делать добро. Им все мало.
Установить, что Севка подбил хулиганов на драку, не удалось, и после короткой размолвки дружба между Верой и Татьяной Тимофеевной возобновилась.
— Хочешь, я с Верой поговорю? — предложила она.
— Гонору много! Не одного пережил такого. Плохо-плохо, а я их всех одной анкетой могу убить! — прокричал Кашин и, чтобы не пить одному, чокнулся с сыном.— Шарупич нос поднял, кичится — подпольщик! А с кем их самодеятельный горком официально был связан? Ни с кем. Я же по заданию присланных из-за линии фронта товарищей действовал. А потом — и совсем отрядом командовал!..
Севка покосился на отца, который перестал потеть и заметно бледнел, хотя глаза все шибче мутнели. У Кашина-младшего мелькнула озорная мысль, что сам он не так опьянел, и это придало ему уверенности.
— У тебя, папа, уж больно много сволочей, — вставил он, словно невзначай.
Кашин вылупился на сына, как на незнакомого.
— А ты молчи, нахлебник! — стукнул он по столу кулаком, от чего вилки, ножи и даже тарелки подскочили.— Что ты значишь пока? Пшик! Бегаешь, как бычок, за девчонками, и всё. Вчера опять Докин звонил, предупреждал. Понятно?
— Иди погуляй, сынок, — попросила его Татьяна Тимофеевна.
Иронически улыбаясь, Севка поднялся из-за стола, надел в передней длиннополый голубой пиджак. На лестнице пощупал боковой карман — все было в порядке: деньги на праздник мать, как всегда, положила.
Но на душе было скверно. Всё надоело, опротивело: и домашние дрязги, и институт — всё. Отец сейчас напьется и начнет приставать к матери. Послезавтра обязательно вызовут в комитет комсомола. Долго, нудно будут выговаривать, пугать сессией, ставить в пример других. Тимох — тот просто будет не замечать. Женя Жук — смотреть как на пустое место. Васин — презрительно кривиться, точно его обидели лично. Юрка — этот желторотик — будет избегать встречаться с ним взглядом, а оказавшись поблизости, делать вид, что должен срочно куда-то идти. Конечно, не забудет о своем и Докин… Всё это известно заранее. Как они этого сами не замечают? А может, и замечают, но не осмеливаются признаться, скрывают от самих себя, потому что так легче, и кому-то нужно, чтобы было так. Балаган, театр кукольный!..
С намерением встретить кого-нибудь из дружков Севка подался по улице, обсаженной старыми тополями, стволы которых были аккуратно, в рост человека побелены. Шагал свободно, развинченно, не скрывая, что выпил. Хотелось обратить на себя внимание, пристать к кому-нибудь, поиздеваться. Однако навстречу попадались пожилые, шли группами, и задираться с ними не стоило. Дойдя до заводских ворот, он постоял с минуту, раздумывая, что делать, и с пьяным упорством, которое было сильнее его, свернул на стадион ручных игр.
Соревновались волейбольные команды автомобильного завода и автотракторного факультета Политехнического института. Автозаводцы — в голубых майках и белых с голубыми полосами трусах, студенты — в красном и синем. Игра шла слаженно, в быстром темпе. Мяч летал стремительно над вытоптанной площадкой. Слышались знакомые слова: «Взял!», «Пас!», «Сюда!» — и резкие удары по срезанному мячу.
Недавно прошел дождь, небо было будто вымытое, солнце не светило, а сияло, как сияет только после дождя. Держась руками за проволочную ограду, Севка скользнул равнодушным взглядом по площадке, остановился на фигуре судьи, что сидел на вышке у сетки, и с надеждой стал осматривать зрителей.
Вдруг лицо его расплылось. Севка щелкнул пальцами и подмигнул себе: он увидел Раю. Она тоже заметила его, но не обрадовалась, хотя и показала на незанятое возле место. «Вот это сила! — весело подумал он,— Повезло все-таки!..»
Поправив юбку, Рая помогла ему сесть, взяла под руку.
— Смотри только, держись, — шепотом предупредила она.— Тут ваш Докин.