На закат от Мангазеи

22
18
20
22
24
26
28
30

- Не о чем тут думать, - возразил воевода. – Сперва посмотреть надо.

- Если подойдем ближе, другого пути не будет. Только через поляну.

- Тут, я гляжу, и без того никакого другого пути нету, - буркнул Кокарев и выбрался из зарослей к домам.

Дальше они двигались перебежками, нагнувшись чуть не до земли, от кустов к заборам, от заборов к амбарам, стараясь всегда находиться в тени. Крутили головой во все стороны, чтобы заметить дикарей до того, как они заметят их. Дикарей было много, даже больше чем на пристани. Они сновали у землянок, таскали трупы, с хохотом бегали за домашней живностью, устраивались на ночлег, соорудив что-то вроде походного навеса.

- Эти ублюдки уже чувствуют здесь себя как дома, - прошептал воевода.

Остановились они там, где забор последнего двора подходил вплотную к голому отвесному склону. Поляна отсюда была вся как на ладони. По ее краям, у выставленных в ряд деревянных истуканов, пылали высокие факелы. В центре горел колоссальный костер, чьи языки казалось достигали неба. Толпа ярган, несколько десятков человек, не меньше, сновала вокруг костра, и Макарин не сразу понял, что они делают. Только когда увидел сидящих невдалеке на земле связанных пленников. Там не было воинов, были только старики, женщины и дети. Ярганы выхватывали их поодиночке, оттаскивали к костру, перерезали сухожилия на ногах и ломали руки. После чего живых бросали в огонь и уходили за следующей жертвой. Страшная, объятая пламенем, плачущая, ревущая масса человеческих тел шевелилась, корчилась, и казалось само черное небо трясется в судорогах над этим адом. Иногда кому-то удавалось отползти в сторону, и тогда ярганы пинками и длинными палками запихивали их обратно в огонь. Макарина замутило от сладковатого запаха жареного мяса.

- Тауру, - прошептал рядом Саргут. – Главный бог ярган. Он требует живые жертвы. Поэтому ярганы не убивают пленников. А сжигают их живьем. Сегодня Тауру будет накормлен до отвала. Великий день для ярганского племени.

- Эти твари должны быть уничтожены поголовно, - процедил Кокарев.

Какой-то девчонке удалось вырваться из толпы пленников, и она побежала в их сторону. Сразу с десяток дикарей взревели и бросились в погоню, размахивая дубьем.

- Вот проклятье, как не кстати-то, - пробормотал Шубин. – Отступаем, живо.

Воевода взъярился.

- Ну уж нет! А ну давай сюда свой топор! Я один справлюсь!

Он схватил было Шубина за рукав, но тот ловко увернулся.

- Не мельтеши! И нас погубишь, и девку не спасешь.

Девчонке оставалось шагов двадцать до спасительной темноты, когда брошенный кем-то из преследователей дротик пробил ей спину, свалил с ног. Она была еще жива и отчаянно ползла дальше, когда подоспевший ярган намотал ее волосы на кулак и перерезал горло. Потом взвалил на спину, как добычу, и побрел обратно к костру, весело гомоня и отмахиваясь от наседающих конкурентов.

- Сгною тебя в остроге, сволочь поморская, - в бессильной ярости прошипел Кокарев.

- Сгноишь, воевода, сгноишь. Если выберемся.

- А ты чего молчишь, дьяк, - набросился воевода на Макарина. – Неужто и у тебя совести нет, и ты можешь спокойно на все это смотреть? Канасгеты наши враги, да. Но то, что творит с ними это зверье…

Макарин промолчал. Он не знал, что сказать. Он понимал, что Шубин прав и ничего нельзя сделать. А еще он смотрел на горящий посад канасгетского городка и видел пылающую Москву, и сожженные Тверь, и Суздаль, и осажденный Сергиев монастырь. Он смотрел на зверства местных дикарей, но перед глазами отчего-то вставали конные сотни польской мрази, добравшейся до ярославских и костромских лесов, бесконечные спаленные дотла деревни и их вырезанных жителей. Когда долго живешь в аду, сердце покрывается непрошибаемой корой.

- То, что они делают - это последнее. Это край, - прошептал воевода. – За это нужно уничтожать. Медленно и мучительно. Все это чертово племя должно быть стерто с лица земли.