Костяное веретено

Из-за проклятия принц нечасто выходил в свет, но всегда считал, что когда пробьет час, то он будет обаятельным и очаровательным, это у него в крови. Но Фи вовсе не казалась очарованной. В основном хмурилась, будто перед ней жук и она никак не решит — раздавить его или нет. И несмотря на это — а может, и благодаря этому, — было немыслимо приятно добиться от нее первой улыбки.

И он попался. Ему захотелось большего. Принца переполняли чувства, которых он не испытывал уже сотню лет. При мысли, что им с Фи предстоит путешествие, его захлестывало безудержное ликование. Он воображал, как они станут обмениваться колкостями и Фи посмотрит на него пристальным, спокойным взглядом, потому что будет стараться сдержать улыбку. А еще, когда он думал о проклятии, в животе у него появлялась сосущая яма. Вдруг, спасая его, Фи окажется в опасности? Почему это раньше не приходило ему в голову? Почему за все время, пока он мечтал о спасительнице, ни разу не додумался пожелать, чтобы ей не пришлось спасать его?

В нем зародилось крошечное зерно сомнения. Шиповник крепко стиснул в кулаке одну из серебряных пуговиц в виде розы. Он попросил Фи дать бой темной магии — магии, которая сразила Великих ведьм и уничтожила королевство Андар на пике его могущества, магии, которая глодала принца сто лет, терзала его, пыталась к нему пробиться. Что, если у Фи не выйдет спасти его? Если ни у кого не выйдет? Вдруг она умрет и он снова останется один, только на сей раз уже навеки?

Поднимающийся туман погасил фонарь на той стороне улицы. Комната вдруг показалась Шиповнику темной и холодной, тени тянулись к нему, будто уродливые пальцы.

«Не думай об этом, — напомнил себе он. — Не думай о проклятии».

Сестра в детстве сказала ему, что магия — это как желание. Что она откликается на намерение. Шиповник так глубоко увяз в темной магии Пряхи, что в самые отчаянные минуты порой сомневался, сможет ли когда-нибудь вырваться. Иногда он готов был поклясться, что чувствует, как Пряха издалека тянется к нему, соблазняя сдаться проклятию, позволить ему себя поглотить.

Принц жил в страхе, не зная, что произойдет потом — какие гнусности он способен натворить, когда окажется в ее власти. Лишь одно всегда помогало ему прогнать тьму, и теперь он видел ее прямо перед собой, более осязаемую, чем когда-либо.

Шиповник повернулся к Фи, рассматривая ее черты. Во сне она перевернулась, бормоча, что у нее закончились чернила. Губы принца изогнулись в улыбке. Она — та самая, кто снимет проклятие, Шиповник точно знал. Фи оказалась не такой, как он представлял, но, возможно, это в ней самое прекрасное.

Глава 10. Шейн

Шейн прислонилась к стене под навесом небольшой аптекарской лавки, раздраженно подергивая капюшон одолженного у Ненроа плаща. Фи разбудила ее за несколько часов до рассвета, чтобы выехать из Приюта Ворона под покровом темноты.

Шейн была уверена, что их не заметили, ведь даже птицы в это время спали. Проведя весь день верхом, они наконец остановились в Вистбруке, чтобы пополнить припасы, это было последнее торговое поселение. Затем они собирались направиться в Горные Пики, а оттуда взять курс на герцогство Беллисия.

Фи, как обычно, немногословно сообщила, что они получат пропуска в Беллисии, и больше ничего. А еще она наотрез отказалась арендовать комнаты с мягкими кроватями в местной гостинице — похоже, эта роскошь оставалась для тех, за чьи головы не назначена награда. Шейн велели держаться незаметно и не вляпываться в неприятности, то есть, по сути, слоняться у лавок, задыхаясь под тяжелым плащом, пока Фи рядилась с торгашами.

Меньшее, что Ненроа стоило сделать для своей напарницы, — это поторопиться!

Шейн сквозь пыльное окно заглянула в лавку аптекаря, где скрылась Фи. Полки внутри были уставлены снадобьями в сотнях ярких стеклянных бутылочек, сверкавших на солнце. Набрав предметы первой необходимости, Фи решила задержаться, чтобы раздобыть информацию.

Твайла, аптекарша, приятельствовала с Письмовником. Предполагалось, что Фи разведает о деятельности местных охотников на ведьм, но больше смахивало на то, что Ненроа и аптекарша увлеклись дискуссией о сравнительной гербологии. Глаза Фи зажглись, когда смуглая хозяйка аптеки с готовностью указала на свисающие с потолка сушеные травы.

Шейн рассматривала седую прядь в густых русых волосах Твайлы и гадала: не ведьма ли она? В Дарфелле ведьмы старались слиться с толпой, поэтому определить сложно. На островах Несокрушимых магией владели деревенские знахарки и мудрецы из Зеленых святилищ. Самыми могущественными были пожилые мужчины и женщины с вытатуированными на телах созвездиями и изображением всех восьми островов архипелага. Наставники, целители и странники, они рассказывали о зове древних лесов, всегда знали, где найти источник пресной воды и какое зловонное варево снимет жар у ребенка. Даже надменный отец Шейн уступал силе мудрецов. Письмовник напоминал Шейн знахарку из родной деревни. Возможно, поэтому, когда они впервые повстречались, ее так тянуло ему довериться.

«Еще пять минут, — решила она. — А потом плевать, разыскивают меня или нет, я захожу».

За аптекой улицы становились шире и превращались в рынок под открытым небом, где звенели голоса торговцев, а с крыш раздавались крики петухов. Большинство покупателей обходили Шейн стороной. Уж слишком она казалась подозрительной, прячась в тени и надев капюшон в прекрасный солнечный денек. Однако в этих местах карманники встречались часто, так что, скорее всего, наемница вписывалась в картину. Следующему прохожему, кто окинул ее настороженным взглядом, Шейн выдала самую злобную ухмылку. Юноша побледнел и поспешил прочь, крепко сжимая в руках сумку, набитую сочным фиолетовым инжиром.

Шейн подавила смешок, и тут возле одной из рыночных лавок поднялся переполох.

— Ворюга! — пробился сквозь гвалт возмущенный мужской голос, а следом раздался женский визг.