Стинг. Сломанная музыка. Автобиография

22
18
20
22
24
26
28
30

Мистер МакГо – сухой как щепка и высокий мужчина, ростом точно выше 180 сантиметров. У него огромная голова, которая, как кажется, парит отдельно от тела над толпами учеников, спешащих на занятия по темным коридорам здания. У мистера МакГо есть ироничное прозвище, которое никто из учеников не осмеливается произнести, когда он находится поблизости. Таких смельчаков или глупцов просто нет. Его зовут Мелкий. На учителе свободная черная сутана, под ней на сухом шарнирном теле – серый костюм-тройка. Под локтем согнутой руки он обычно несет несколько книг. Если осмелиться и посмотреть ему в лицо, в его безжалостных глазах можно увидеть выражение презрения, с которым он наблюдает и выносит приговор окружающему миру. Наверное, с высот его олимпийского роста все мы должны быть похожи на пигмеев (в физическом и интеллектуальном смысле) или лилипутов, с которыми вынужден жить этот мрачный Гулливер.

Мистер МакГо преподает нам английскую литературу, препарируя язык с такой аналитической точностью, словно патологоанатом, который разрезает скальпелем труп, а потом чудесным образом соединяет в единое живое и дышащее целое. Он перефразирует сложные отрывки Джеффри Чосера и Шекспира, превращая их в ясный и точный современный английский язык, мастерски сохраняя при этом оккультную силу оригинала. Зачастую он на несколько секунд замолкает в середине предложения, его глаза закатываются словно в поисках точной формулировки или слова, которые неожиданно оживят наши сумбурные умы, которые он в шутку называет интеллектом.

Вначале я сторонился этого странного человека, но потом начал получать несказанное удовольствие от его уроков, от аскетичного и потрясающе точного владения языком, который был для мистера МакГо настоящим оружием.

То, что в жизни этого человека присутствует подспудная грусть, ни у кого не вызывает сомнения. Вероятно, у него нет друзей среди преподавателей школы. Мы перешептываемся, что у него нет жены и детей, а живет он вместе с отцом, что, конечно, довольно странный семейный расклад для мужчины, которому уже за пятьдесят. В наши дни, вполне возможно, возникли бы вопросы о сексуальной ориентации преподавателя и о том, насколько он соответствует «норме»… Но мы, к счастью, слишком невинны, и подобные мысли нас не обременяют. Меня интригует и удивляет одиночество учителя, но я не собираюсь глубоко копаться в этом вопросе. Много лет спустя я узнал, что однажды, вернувшись домой, мистер МакГо увидел, что его отец умер и наполовину сгорел в камине, в который упал, потеряв сознание. Как ни странно, эта страшная трагедия будет связана в моем воображении с художественными произведениями, по руслу изучения которых провел нас мистер МакГо, как лодочник, перевозящий души по мистической подземной реке.

Мистер МакГо не проявлял никакого интереса к дисциплинарным фетишам школы. Это было для него совершенно лишним, так как жил он исключительно в царстве слов. Мистер МакГо проведет нас по пустынным ландшафтам поэмы Элиота «Бесплодная земля», «Чистилищу» Данте, аду «Портрета художника в юности» Джойса. Он поможет нам понять человеческие трагедии Шекспира и мелкие человеческие слабости героев «Кентерберийских рассказов» Чосера. Мистер МакГо уже научил нас расшифровывать и понимать притчи пьесы «Танец сержанта Масгрейва» и «Путешествий Гулливера» Свифта. Он показал нам, как разобраться со сложностями сюжета в романе Генри Филдинга «История Тома Джонса, найденыша» и оценить эстетику и социальный подтекст произведений Эдварда Моргана Форстера.

Мистер МакГо привил мне любовь к литературе, и я продолжал много читать даже после окончания школы. В нашем доме не было книг, за исключением Библии и каких-то совершенно непонятных инженерных текстов, оставшихся со времен работы отца на заводе. Вскоре книги станут моей страстью и заполнят своими запыленными неподвижными телами множество комнат. Как и моя бабушка, я никогда не выброшу книгу. В школе и колледже я годами собираю потрепанные издания в мягких переплетах, словно охотничьи трофеи, на самодельных полках в комнатах, в которых живу. Сидеть в комнате, наполненной книгами, помнить истории, рассказанные в них, знать, где находится каждая из книг, а также то, что происходило в твоей жизни, когда ты их читал, или где был, прочитав впервые ту или иную книгу, – это истинное высокое наслаждение ценителя, удовольствие, подаренное мне на всю жизнь мистером МакГо и такими, как он.

Я никогда не испытывал особой любви к математике. Цифры казались мне холодными и бездушными абстракциями, смысл которых сводился лишь к тому, чтобы мучить таких, как я, своими странными и бесполезными функциями – сложение, вычитание, умножение, деление и так далее. Я боялся цифр так же инстинктивно, как дикие животные боятся ловушек и капканов. Никто из моих учителей не смог показать мне красоту уравнения, элегантность теоремы, даже не смог донести до меня совершенно очевидную связь цифр и музыки, являвшейся моей страстью. К счастью, тест, который я проходил для поступления в школу Св. Кутберта, касался в основном общих, а не математических знаний, и все время обучения в предыдущей школе я выживал из года в год, пребывая в мрачном ожидании появления очередного математического действия или инструмента, придуманного, как и цифры, исключительно для того, чтобы меня помучить.

За все время преподавания математики в школе Билл Мастажлио успел стать легендой. У Билла были итальянские корни. Лицом он напоминал римского центуриона или неаполитанского боксера. У него был сломанный нос и черные, сурово зачесанные назад волосы. Мы звали его Биллом и никак иначе. В начале второй четверти Билл попросил нас пройти тест – он раньше не преподавал у нас и хотел понять, с какими проблемами может столкнуться в процессе обучения. Я с большим трудом написал тест и с нетерпением вместе со всем остальным классом ждал результатов, которые учитель должен был объявить в конце недели.

Утром в пятницу Билл вошел в класс с выражением лица, как у сторожевой собаки, и смачно бросил пачку листов с нашими тестами на стол, словно древнеримский указ о массовой казни. Его поведение не предвещало ничего хорошего.

Преподаватель начинает все более ироничным по мере продвижения по списку тоном зачитывать результаты сделанного в понедельник теста:

«Ханлон – 75 процентов, Берриман – 72, Тейлор – 69… Хорнсби – 25, Эллиот – 23… и, наконец, Самнер – 2. Да, 2 процента».

«Знаешь, почему ты получил два процента по экзамену по математике, сынок?»

«Хммм… нет, сэр, не знаю».

«Потому что правильно написал свою фамилию».

С задних парт раздались сдавленные смешки.

«Ты можешь мне объяснить, как такой человек, как ты, мог выжить в этом храме знаний с таким минимальным базовым запасом знаний по математике? У меня дома есть кошка, которая знает больше, чем ты. Как ты умудрился выжить?»

«Благодаря врожденной сообразительности, сэр?» – раздался голос с задних парт.

«Он выживает благодаря врожденной сообразительности», – так мой прошлый учитель описывал мои не самые блестящие успехи. Я даже воспринял эти слова как комплимент и показал эту строчку в дневнике матери, чем вызвал ее улыбку.

С того самого дня, к моей величайшей благодарности, Билл взял меня буквально под свое крыло. Возможно, он увидел во мне чистый лист, на котором он мог оставить надпись своего уникального искусства, словно миссионер, обучающий дикаря слову Божьему. Или Билл был просто чертовски хорошим учителем. Дав задания всем остальным гениям в классе, он подзывал меня к своему столу и день за днем, неделя за неделей терпеливо объяснял и открывал мне скрытую магию таблиц логарифмов, идеальный баланс квадратных уравнений и блестящую логику теорем. Он открыл мне целый новый континент знаний.

Билл был не просто прекрасным учителем, но и великолепным рассказчиком. Когда проблем с учебой не было, он мог с удовольствием рассказать пару историй из своей жизни. В составе восьмой армии он воевал в Северной Африке против танковых дивизий Роммеля под Эль-Аламейном и Тобруком. Он изменил свою фамилию с Мастажлио на Мэсси, для того чтобы в случае попадания в плен к итальянцам его не расстреляли как предателя. Мне кажется, что Билл учил нас не только математике, но и современной истории. Спустя два года я получил вполне приличную оценку по математике благодаря усилиям сержанта Мэсси, он же Билл Мастаджио или просто Билл.