Люба молчит долго. Потом вздыхает.
– Вот что ты за человек, Самойлов… Вечно своими подробностями всё портишь. Что за привычка вываливать правду-матку во всех случаях?..
– Ты же знаешь, я прагматик.
– Ты звероящер!
– И это тоже.
– А что, ты вот не собираешься мне помогать? С ребёнком?
– Каким образом?
– Ну… ты тоже можешь вставать к нему ночью.
– Зачем? Если ребёнок кушать хочет, чем я ему могу помочь?
– А гулять? Гулять-то ты с ним можешь? – Почему-то картина Ника с коляской вызывает острое чувство увидеть это в реальности!
– Могу. Любава… Я буду делать всё, что положено. И что смогу. Но этого всё равно будет мало по сравнению с тем, что придётся делать тебе. Это не я придумал. Такова физиология репродукции человека.
– Иди ты к чёрту со своей физиологией! И ты меня не напугал. Я всё равно хочу ребёнка.
– Хорошо.
И она вдруг оказывается уже под ним. Под его губами, руками.
– Ты же устал? И говорил про завтра!
– Я извращенец. Разговоры про детей меня возбуждают.
– Точно, извращенец. – Она легко и счастливо смеётся, запрокидывая голову, подставляя ему шею для поцелуев. Впрочем, и Люба сама такая же. Заводится быстро, прижимается к нему нетерпеливо, шепчет жарко: – Ну, давай уже…
А Ник слегка отстраняется.
– Любава, ты знаешь без чего не делается ни одно важное дело?
– Без чего?