Надо завязывать писать всякий бред на бумаге. Надо завязывать думать о Нике постоянно. Надо. Легко сказать. И если старый школьный дневник можно затолкать подальше в письменный стол, то от мыслей так просто не избавишься. Приходится сдаваться на их обманчивую милость.
Лежать перед сном и грезить, точнее, мечтать. Вдруг он сейчас каким-то чудом окажется рядом, в одной постели с ней! И она почувствует невероятное и сладкое – горячую тяжесть. Как он своей тяжестью вжимает ее в матрас. И ей это нравится. Наверное, это как-то неправильно, но приносит ей самое настоящее наслаждение – чувствовать его на себе. Все его килограммы. Она теперь знает, сколько именно, спрашивала: девяносто шесть. И чтобы вдавливал ее, вжимал в себя и наполнял собой. Возможно, дело действительно в его крупногабаритности. Или откуда это чувство фантастической цельности, когда он в ней? Даже не верится, что раньше было больно. Больно – теперь, когда он бог знает где. Больно от того, что нельзя прикоснуться. Нельзя запах вдохнуть – совершенно сумасшедший коктейль разгорячённого мужского тела, детского мыла и талька. Многое бы отдала, чтобы сейчас почувствовать этот запах. И услышать тяжёлое хриплое дыхание в такт движениям внутри. И…
Когда-то давно, как ей сейчас представляется, в иной жизни, она как-то сказала Нику, что, кажется, фригидна. Люба невесело усмехнулась. Нет, ее диагноз иной. Она чёртова нимфоманка!
Иногда, когда он совсем уставал – от этой чужой страны, больше похожей на чужую планету, от бесконечности проблем, каждый день новых, от тяжёлых и непривычных моральных дилемм, он позволял себе. Вспомнить. Помечтать.
Как она выгибается под ним. Кожа шёлковая, нежная. Везде. Прогибается так, что касается сосками его груди. И их прошибает до озноба обоих от этого. И подсунуть ладонь ей под поясницу, прижав еще плотнее к себе. И упиваться тем, какая она – нереально узкая, тугая и… и идеально ему походящая. И ей хорошо с ним, он просто знает это, знает – и всё.
Его теперешнее место работы кажется ему временами просто страшным. Здесь всё не так, как он привык, и можно забыть многое из того, чему его учили, здесь приходится действовать по обстоятельствам, и они далеко не всегда благоприятны. Иногда ему нестерпимо тошно, но он не хочет ее пугать, да и стыдно жаловаться. И тогда он просто вспоминает, и от этого становится хоть ненамного, но легче.
Вернулся.
Ник наконец-то вернулся. И что же она сделала? Она ему сказала, что у нее сегодня важная встреча, и не может с ним увидеться. Потому что уже окончательно в себе запуталась!
– Очень жаль, что ты занята, – Ник поверил. Потому что ему самому в голову бы не пришло так ей соврать! – Тогда завтра увидимся?
– Хорошо.
– У меня для тебя сувенир дома, завтра получишь.
– Какой сувенир?
– Джебена.
– Что это?
– Кофейник национальный эфиопский. Из глины, ручной работы. И еще несколько пакетов кофе. Вот кофе там вкусный. Ты же любишь кофе?
– Люблю.
– Ну, тогда завтра оценишь. До завтра?
– До завтра.
Через десять минут она не может себе объяснить, КАК она могла так поступить? Какого чёрта соврала? Идиотка! Еще спустя двадцать минут желание видеть его пересиливает всё, и она хватается за телефон.
– Ник?