– Хорошо тут у вас… – сказал Пашка, откидываясь на подстилку.
– А ты сам откуда?
– Я на целине родился. Поселок Знаменский. Он если и был на карте, то недолго. Я ведь когда родился, сразу в журнал «Огонек» попал с такими же как я бутузами. Вроде как первые старожилы целинного края, в смысле те, кто там родился… Ну а потом загубили край. Там и так, говорят, не рай был, а после того, как человек пришел – так вообще…
– А что случилось-то? – спросила Вика.
– Начали вспашку – порвали дерн, и ветер стал плодородный слой выносить. Стали поливать – а воды мало. Принялись качать морскую воду. Засолили землю. Короче, ад. Я ушел в армию, а возвращаться и некуда. Поселок бросили, дома стоят, но ни электричества, ни воды. Да и мать умерла, а отца я не знал. Вот я и стал бродягой.
Со склона кручи, через разрывы в лесополосе было видно колхозное поле, засаженное кукурузой. Порой слышался перестук колес. То через сады, мимо давно взорванного порохового склада локомотив тянул чаны со шлаком для того, чтоб высыпать их около гранитного карьера. Поезда ходили днем и ночью, и в темноте вдруг над карьером вспыхивало кроваво-красное зарево, от которого становилось светло даже в предместьях Жданова.
– Айда купаться? – поднялся Пашка. – Как раз место освободилось.
Пройдя под трубами, река разливалась, образуя купальню, замедляла свое течение. Речке некуда было спешить. Море, к которому она текла, оставалось на месте уж много тысяч лет.
Сама купальня была небольшой, поэтому компании купались в порядке негласной очереди. Одна-две группки плескались, остальные ожидали.
Вода пахла тиной, в камышах кружила ряска.
Но здесь было довольно глубоко. Аркадий бросился в воду с разбегу. По примеру подростков Паша и вовсе сиганул в реку с бетонных труб. Девчата заходили в воду аккуратно, стараясь не поднять брызг. Однако тут же Пашка принялся на них брызгаться, словно ребенок, и чуть опять не выгнал их на берег.
– Дурачок! Нам потом волосы сушить! – обиделась Вика.
Подход к воде был засыпан мелким песком, но дно здесь покрывал ил, который мерзко засасывал ноги. Оттого Аркадий старался не становиться на ноги, предпочитая плавать.
В названии реки Кальмиус заезжему слышится что если не европейское, то прибалтийское. Местный житель скажет, что Кальмиус, Кальчик да и ветхоисторическая Калка – однокоренные названия. Чихая от пыли, историк дополнит, де, корень гидронима «Кал» переводится как «грязь».
Подрастающее поколение, надо сказать, именуют и Кальчик, и Кальмиус не иначе как «речка-вонючка». И, стало быть, не сильно название реки за почти десять столетий поменялось.
Вдруг Валька, плавающая рядом, взвизгнула и бросилась на шею, обняла Аркадия ножками.
– Что-то скользнуло по ногам.
Вода хранила множество тварей речных. Рыба, испуганная шумом, днем держалась подальше от Пятитрубки, однако могла скользнуть вверх или вниз по течению. Впрочем, здесь водилась только мелкая рыбешка. Но это могла быть…
– Змея, может. Гадюка или уж.
Валька вскрикнула и вцепилась в юношу сильней. Машинально Аркадий обнял ее за талию, почувствовал под ладонью упругую плоть. Не смотря на прохладную воду, эти объятия волновали, возбуждали парня. И девушка, пусть через два слоя ткани, чувствовала это.