Склад, конечно, был охраняем и опечатан, но периодически его открывали для ревизии. И солдаты фотографировались, дурачились, изображая бойцов с иной – Отечественной войны.
Аркаша тоже крутил пистолеты-пулеметы, которые по конструкции и принципу сильно отличались от стоящего на вооружении «Калашникова». Особенно нравились аскетизм и изящество ППС.
И тем памятным для города летом Аркадий вспоминал службу в армии, принцип работы оружия иной эпохи. Ведь выпилить в гараже или в ПТУ аналог АК было нереально. Быть может, «Калашников» нарочно сконструировали сложным, чтоб его не повторяли все, кому не лень.
Патрон к АК – бутылочной конусной формы, бесфланцевый, а винтовочный – так еще и с фланцем. Такой если и достанешь, так его не то что в обойму не уложишь – под него ствол в гараже не сообразишь. Иное дело – патрон «мелкашку». В болванке отверстие просверлил – вот тебе и ствол.
С «макаровским» чуть сложней, но тоже в две-три операции можно уложиться. Но девятимиллиметровый патрон отлично ложится в обойму, а вот малокалиберный попробуй упаковать.
Но Аркадий вызов принял и с ним справился. Сперва в ученической тетради, а потом на листе миллиметровки он рисовал чертежи, затем из картона вырезал профили деталей, собирал их на иголках, глядел, как они входят в зацепление.
Затем взялся за деталировку. В основу ствольной коробки легла бесшовная труба, что позволило некоторые элементы свинчивать. Опять же, изготавливались детали на токарных станках, которых в заводе было – пруд пруди.
Как позже установило следствие, Аркадию даже удалось расцеховать изготовление. Чертежи затвора, заглушек ствольной коробки и некоторых тяг он отдал в другие цеха, и там их выточили за бутылку без разговоров, паче, некоторые элементы на чертежах отсутствовали, и появились на деталях лишь после доводки Аркадием.
Где-то через неделю в квартире у друзей лежало три пистолета-пулемета – два под мелкашку, один под патрон с «Макарова». Издержками упрощения было то, что огонь из подобного агрегата велся только очередями.
–
Лето 76-го было, хоть и жарким, но дождливым. В сырости и жаре вырастали грибы там, где их никогда не было. Появлялись и откровенные поганки, но было много иных, похожих на грузди. Они были, вероятно, съедобными – многие граждане их собирали и варили. Но позже многие оказывались в кишечном отделении.
На газонах чуть не за ночь по пояс поднималась трава, с ней до изнеможения боролись с косами и газонокосилками озеленители. Но стоило пройти дождю, как трава снова шла в очередное наступление.
В городе какой-то статус-кво сохранялся, но за городом буйствовали травы. В садах меж деревьями они вымахали по пояс и легко скрывали собак, кои там водились.
В выходные на велосипедах Пашка и Аркадий откочевали в поля, за Первую и Вторую речку мимо тракторного двора, вдоль уже убранных садов, вдоль полей, засаженных кукурузой, подсолнухом.
Друзья хотели проскочить однопутку железной дороги перед поездом, но машинист дал грозный сигнал, и Аркадий велел притормозить, не рисковать. Отдающий жаром состав прошел мимо, и снова раздался сигнал.
– Не свисти, – крикнул Пашка тепловозу. – Денег не будет!
Далее дорога разделялась. Справа имелся небольшой хутор, левая дорога вела дальше в сады.
Сам перекресток был знаменит тем, что на нем некогда стоял пороховой склад. Во время войны его подорвали. И осколками напополам с неразорвавшимися патронами засеяло гектара полтора. Мальчишки еще лет десять после войны находили патроны и закладывали их на рельсы старокрымской железнодорожной ветки. Следующему поколению достались осколки и пули от противотанковых ружей. Сердечник таких пуль вполне успешно резал стекло.
В детстве Аркадий сюда сбегал копать гильзы, но нынче было не до них.
В садах нашли заброшенную конюшню, в которой и отстреляли свое оружие. Пальба в замкнутом помещении оглушала, но снаружи, как убедился Аркадий, слышно было немного. Чтоб не допустить разлета гильз, стреляли из хозяйственных сумок.