Корона Мышки-норушки

Но Елизавета Фестина, лифтерша в подъезде, где жила якобы самоубийца, указала на Сигизмунда как на человека, который приходил к актрисе, объяснила:

– Знаю этого мужчину. Он заглядывал к Вулкиной. Но только днем, а в последний раз явился вечером, да еще когда Ромы нет. Я расстроилась. Неужели Клавдия паренька на другого променяла? Очень милый у нее сейчас любовник, всегда здоровается, конфеты мне просто так дарит.

Пилкин опять потянулся за печеньем.

– Торопили нас очень, хотели чтобы побыстрей дело закрыли. На судью Малежкин произвел плохое впечатление. Вину отрицал, кричал: «Ошибка это. Не приходил я никогда к актрисе!» Судья его спросила: «Если не бывали у Вулкиной, то как на столике у ее кровати оказалась бутылка воды с отпечатками ваших пальцев?» Лифтерша, глядя на подсудимого, возмутилась: «Вот врун! Не один раз к Вулкиной забегал с сумкой. Очки нацепит темные, думает, его не узнают. Так все остальное видно: волосы, фигура, походка. Брехун!» Сигизмунд полностью потерял самообладание, завопил: «Подстава! Бабу наняли, чтобы меня засадить». Начал материться, кричать: «Судью купили!» Ну и закатали мужика на четвертак. Газеты о нем покричали и забыли. Вся семья Малежкиных пострадала. Брата его, пианиста, внесли в черный список, на конкурсы не выпускали. И про зарубежные гастроли Бронислав забыл. Я с ним мало общался, беседовал с пианистом один раз во время следствия, он на контакт не пошел.

– Имею право не свидетельствовать против родного брата. Или я ошибаюсь? Но если обязан с вами говорить, то все равно ничего не знаю.

На том и расстались. Понял, Ваня?

– Желание промолчать, не сказать ничего хорошего про Сигизмунда свидетельствует о том, что ничего в его защиту Бронислав показать не мог, – заметил я, – видно, много подлостей преступник даже своим сделал. Обычно родня не скупится на сахар, коим обсыпает вора, убийцу, насильника.

– Не всегда так, но часто, – согласился Пилкин, – а в случае Сигизмунда – полный игнор. Ни отец, ни мать, ни брат, ни его жена ни словечка в его защиту не вымолвили. Достал их всех ювелир.

– Знали что-то про него, но не сообщили, – предположил я. – А жена как себя вела?

– Вера ее звали. Вот она рыдала, говорила: «Муж не мог убивать», расхваливала супруга, – ответил Георгий, – потом притихла. После отбытия преступника к месту заключения она ко мне пришла, попросила: «Посодействуйте нам. Хочу вернуть девичью фамилию». Я помог ей с этим вопросом. Вера и новорожденная девочка стали Волошины. Но это, думаю, не очень помогло. В анкетах есть вопрос об изменении паспортных данных. Кадровик сразу видел, кто у соискательницы бывший муж, и Веру на работу не брали. Пришлось ей продать квартиру, переехать в коммуналку. Бронислав ни с племянницей, ни с ее матерью и бабушкой не общался. У него была своя беда.

Георгий смял пакет из-под печенья и бросил его в корзину.

– Спустя некоторое время после окончания судебного процесса Бронислав мне позвонил, попросил разрешения приехать и объяснил: «Жить не на что, я погублен как пианист. Никто даже аккомпаниатором меня брать не хочет. Слух пустили, что я с Сигизмундом заодно, якобы мы вдвоем убили кучу народа, в каждом музее сотрудников душили, в туалете топили. Свидетели нашлись, сами все видели. Помогите». Я ему ответил: «На чужой роток не накинуть платок. Сплетни размножаются, остановить их распространение невозможно».

– Я и не прошу этого, – сказал Бронислав, – в системе Москонцерта нашелся один порядочный мужик, куплетист Михаил Волков. Он меня берет аккомпаниатором, но местное начальство против, говорят: «Не нужен нам убийца». Напишите, пожалуйста, бумагу, что я никого жизни не лишал.

Жора замолчал.

Глава тридцать первая

– И как ты поступил? – поинтересовался я.

– Выдавать подобный документ я не имею права, – поморщился Георгий, – но решил помочь, поехал к главной в Москонцерт, представился, объяснил: «Сигизмунд Малежкин осужден, отбывает срок. Брат его ни в чем не замешан, не надо слухи собирать. Бронислав подаст на вас в суд за то, что порочите его репутацию, отказываете в работе из-за сплетен». Баба в кресле сразу душенькой стала.

– Знаю, знаю, Михаил Петрович его к себе взять хочет. Пожалуйста, с нашей стороны нет ни малейших препятствий. Волков меня не понял, я посоветовала ему хорошо подумать. Про то, что сделал брат Малежкина, широко известно, фамилия редкая, увидят ее на афише, решат, что преступника выпустили. Продажа билетов на концерты упасть может. Я за заполнение залов переживала.

Бронислава взяли на работу, более он меня не беспокоил.

– Кто такой Харченко? – спросил я.