Хасидские рассказы

22
18
20
22
24
26
28
30

Однажды в канун новомесячия Орах-Хаим пришел в синагогу слишком рано. Синагога еще пуста. Наверху, у открытого окна щебечут птички; одна стая ласточек вылетает, другая влетает; внизу, в уголке у амвона стоит Иоханан-водонос и читает Псалтирь. Прошел Орах-Хаим мимо него, тот не обратил внимания, так он углублен был в чтение. Орах-Хаим стал невдалеке и прислушивается к его неграмотному чтению. Хочется уж ему улыбнуться… Но вдруг показалось ему, будто слова, так ошибочно произносимые Иохананом, не простые слова, а живые, будто в них чувствуется жизнь… Затем ему кажется, что слова из уст Иоханана летят вверх к потолку и касаются нарисованных там музыкальных инструментов «Аллилуи» царя Давида… И инструменты, едва их слово коснется, дрожат; вот отзывается арфа, там — флейта, иногда струна скрипки, но так тихо, что лишь ухом души можно поймать этот звук… А оттуда слова вместе с тихими звуками музыки летят к окну, и стая радостных птичек летают с воли навстречу им, подхватывают их и летают с ними ввысь, к небу, и новая стая птичек является на их место за новыми словами, новыми звуками…

Не ошибается ли он? Но ухо явственно слышит звуки вверху!

Вернулся Орах-Хаим после молитвы домой и спрашивает свою супругу: кто им носит воду? Она не знает. «Разве тебе надо об этом знать?» — спрашивает она.

— Конечно! — ответил ей раввин. — Если я спрашиваю, значит, я должен знать.

Выбежала раввинша на кухню и вернулась с ответом: «некий Иоханан». Орах-Хаим тогда ей сказал:

— Когда он придет, пошли его ко мне в комнату. Мне надо с ним поговорить.

Изумилась раввинша, но расспрашивать не смеет.

Через несколько часов Орах-Хаим, сидя у себя в комнате, услыхал за спиною кашель. Он обернулся: Иоханан-водонос дожидается у дверей.

Попросил его Орах-Хаим сеть. Тот не смеет.

Тогда Орах-Хаим сказал: «Я приказываю». Тот присел на краешек стула.

— Иоханан! — начал Орах-Хаим — я слыхал твое чтение Псалтири…

Вздохнул Иоханан:

— Пусть бы я хоть грамотно читал! — Иоханан произнес эти слова так серьезно и так просто, что Орах-Хаим стал думать, что ошибся. И не знает больше, о чем ему говорить с Иохананом. Но вспомнил про случай с отшельником и спросил:

— Иоханан, что ты имеешь против отшельника, почему ты ему воды не подаешь?

Смутился Иоханан; лицо его побледнело, как мел, но он промолчал. Орах-Хаим повторил свой вопрос; тогда Иоханан сиплым голосом ответил:

— Ребе! Мне не следует говорить… Это тайна…

— А если я повелю?

— Тогда мне не останется выбора.

И Орах-Хаим сказал:

— Я приказываю тебе!