Это было в Радзивиллах, у самой границы.
Больного ребенка оставили под забором, а сами перешли границу. Ищи ветра в поле!
Полуголая, с синяками от побоев на теле, лежала девочка в горячке.
Милосердные люди подняли ребенка и отнесли в больницу. Девочка выжила после тифа, вышла из больницы слепою!
И живет теперь дитя милостыней. Идет от дома к дому, от двери к двери и милостыньки просит…
Она почти не говорит… Не может словами просить она… Остановится у чьей-либо двери и ждет; не заметят ее, она затянет песенку, дабы обратить на себя внимание, единственную песню, которую она помнит — песню шарманки…
Что теперь в песне?
Милосердия просит она! Сострадания к несчастному ребенку…
«Злые люди украли меня у доброго отца, у матери любимой, из сытого, теплого дома! Лишили меня всякой радости, использовали и выбросили, точно скорлупу выеденного ореха.
Сжальтесь над бедным ребенком!»
И еще молит песня:
«Холодно, а я нага; я голодна, и негде голову приклонить слепой одинокой сиротке…»
Так плакала песня. И это была первая ступень к ее исправлению.
Песня звала к милосердию…
В Радзивилдах жил ученый еврей… Правда, не противился он хасидизму, пожалуй, и сочувствовал ему, но поехать к цадику никак не удосужился… Не хотел расставаться с Талмудом. Минуты жалел! Боясь, что в синагоге могут помешать его занятиям, он запирался дома; жена целыми днями в лавке сидит, дети — в школе.
Иногда закрадывалась в голову мысль: «не съездить ли?» — ангел добра, вероятно, подсказывал ему эту мысль. Но ангел зла, приняв набожный облик, шептал: «Отчего бы не съездить? Но это еще успеется. Надо раньше окончить этот отдел, тот отдел Талмуда». Так проходили месяцы, годы.
Но небу угодно было, чтоб этот ученый явился к реб Довиду.
И вот, случилось следующее:
Сидит раз ученый за книгой. Слышит, кто-то поет за дверью. Сердится ученый, на самого себя сердит.
За талмудом не следует слышать, что на улице,за дверью делается, мир должен исчезнуть пред наукой.
ebooksa