Однако слышится песня. Он заткнул пальцами уши. Мелодия все же закрадывается, из-за пальцев лезет в ухо. Пуще сердится ученый, сердито сует длинную бороду в рот, жует ее, продолжает учение. Заставить себя хочет.
Песня продолжается. Звучит все громче, задорнее. Вдруг наш ученый заметил, что поет женщина.
Женский голос! Разъяренный, он крикнул в окно: Убирайся, непотребная!
Песня удалилась… Но что за наваждение?! — Больше, кажись, не поют, а песня раздается в ушах, поет в душе. Он заставляет себя смотреть в книгу, силой хочет углубиться в ход размышления, — не идет! Душа ученого все больше наполняется песней…
Он закрыл книгу и стал молиться.
Не может. Ни учить, ни молиться. Точно серебряные колокольчики звенят.
Человек вне себя! Скорбит, исходит от муки! Проходит день, другой, третий; им чуть ли не овладела меланхолия… От еды отбило! Он постится, — не помогает! Спать не дает!
Человек этот отродясь песни не спел, никогда вслух молитвы не прочитал пред народом. Даже по субботам он славословия просто читал, и, вместо полагающегося пения, занимался талмудом.
Догадался, наконец, что дело неспроста «Бес попутал», — подумал он и усомнился в самом себе.
Кажись, ничего не остается делать другого, как поехать к цадику.
Но злой дух не оставляет его, он говорит:
— Не мешало бы съездить! Да куда? Цадиков много, кто из них истинный, кто действительно может наставить на путь?
Раздумье взяло ученого.
Получил он знаменье.
Пришлось как раз в то время ребе Довиду бежать из Талны. Путь его лежал на Радзивилл…
Историю с доносом вы небось слыхали.
Должен я вам сказать, что это было наказание Божье. Не следовало хасидам отнять ребе Довида у васильковцев, переманить в Талну. Оскорбили целую общину. Разрушили целый город.
Все гостиницы там закрылись; все корчмы кругом опустели. Многие с ручкой пошли…
И вот! Черкнули доносец, и Тална погублена.
Ребе Довид сидел, бывало, на золотом кресле с надписью: «Давид, царь Израиля, жив и вечен!» Доносчики придали этой надписи политический характер и донесли в Петербург.
ebooksa