Случается, что два пути недалеки, и на одном слышится стон разбитой души с другого, или на один путь ложится с другого тень изломанного человека… Думаешь: дикий зверь кричал, тень звериная легла на дорогу, и убегаешь!
Если и чувствуется небо над головою, то оно холодное, смотрит на тебя холодными очами своих звезд и планет. «Не мое, мол, дело… Эка важность, человек блуждает!» Чувствуешь иногда даже скрытую насмешку над твоим убожеством. Будто звезды говорят: «Мы не блуждаем! Мы своей дорогой идем… Мы не ищем сокровенных смыслов! Нам приказано идти, идем; приказано светить — светим!» — Настоящие миснагиды!
А в одиночестве чувствуешь себя таким осиротелым, таким забитым, таким оставленным, что не хочется даже поднять глаза к небу!.. Смотришь себе под ноги; на песок, что катается под ногами, на кладбище высохших кустов и листьев, сгоревших раньше времени…
И, может быть, я заблудился бы до преисподней, если бы не сомнение. Я вдруг подумал: Быть может? Быть может, бродить в одиночества не след, не путь?.. А вдруг, мир вовсе не пустыня, жизнь вовсе не песок?
И в этом сказывается различие между кем-либо из нас и миснагидом.
У миснагида не бывает сомнений: проторенные дороги!
Он не ищет сокровенного и не блуждает. Приказано молиться — он молится, изучать Закон — изучает, соблюдать заповеди — он соблюдает… Зато уж, если какой-либо миснагид заблудится, то до скончания веков! И остается… в пустыне!..
Путь по песку труден, он остановится, садится, вынет молитвенник и молится, вынет книгу духовную и зачитает… И остается там сидеть. Ветер порошит песком в лицо, он закроет лицо молитвенником, книгою… А ветер свое делает: заносит и хоронит его в песке…
А обретаясь вне «стана», он не услышит даже гласа трубы Мессианской… А ангел, — воскреситель мертвых, не пойдет искать его в пустыню, в пески. Предается забвению миснагид.
Я же ходил, не присаживаясь… И чем дольше; чем быстрее я ходил, тем яснее мне становилось, что я блуждаю, что не там мое место, что следует выбраться из песка. С опухшими ногами бежал я… Все дальше… все дальше… И небо стало взглядывать на меня с милосердием, как на ищущего спасения… Время от времени звездочка сжалится надо мною и, жертвуя собой, упадет с высоты и, падая, разгорится, чтобы показать мне путь из пустыни…
Но не так легко это достигается…
И не всегда можно в небо смотреть. Часто небо закрыто, замкнуто, и пред тобою лишь песок да песок, а в душе, — песчаные мысли…
И со временем прежние мысли, думы о людях, вылетают из твоей головы, как белые голуби из голубятни… И нечем тебе их назад приманить, и голоса нет, чтоб просить их, звать их назад. И остаются у тебя лишь мысли пустынные, думы о песке и всем, что связано с песком!
С ума можно сойти! Ведь, если человек знает лишь: «Хлеб да хлеб», — это сумасшествие, тем паче, — «Песок да песок!»
Я думаю, например:
— Здесь вероятно было море; потому что песок создан был для морских берегов…
— Песок кругл, как яйцо, и так же катится, как судьба человеческая.
— И евреи подобны песку… Сухие, жесткие, сыпучие зернышки, нечем им прилепиться друг к другу.
— И нас было бы столько же, сколько песку в пустыни, если бы не гонения и муки…
И судьба песка такая же: стояли некогда скалы у моря, море их подмыло, сокрушило, низвергло в кипящие бездны свои, и разбило их, и измололо, превратило в песок.
ebooksa