Мрачные сказки

22
18
20
22
24
26
28
30

Она вздыхает, сглатывает, но глаза все так же не моргают. Положив книгу на стол, я достаю из заднего кармана поврежденную фотокарточку Мэгги Сент-Джеймс. Даже сейчас, глядя на нее, мне трудно соотнести наполовину различимую на искаженном снимке женщину, смотрящую в камеру, с той женщиной, что стоит передо мной на кухне. Мой разум отказывается в это поверить, совместить два образа вместе.

Калла проводит по фотокарточке пальцами – медленно, словно пытается осязать все линии, все черточки женского лица. И когда она поднимает глаза, я вижу в них страх. Губы Каллы начинают дрожать. Я хочу броситься к жене, привлечь ее к себе, обнять, когда она вдруг открывает рот.

– Я знаю, – произносит она, блуждая взглядом по сторонам. – Я помню это. Я… я вспомнила историю об Элоизе еще до того, как стала читать книгу. Я вспомнила каждое слово в ней.

Я не киваю и не двигаюсь с места, просто смотрю на жену, хочу к ней прикоснуться, заглушить все слова, чтобы они не уничтожили нас правдой, – отринуть прошлое, погребенное внутри каждого из нас, стереть его, заставить нас обоих его позабыть. Но не могу. Я не знаю, как это сделать. Правда настигла нас и теперь гложет души обоих, не желая быть проигнорированной.

– Я не твоя жена, – бормочет Калла, и влага из-под век выплескивается на щеки. – Ненастоящая…

Я вижу по ее лицу: воспоминания вихрятся в ее памяти, смущают ее разум, раздирают Каллу на части. Ей больно говорить это вслух.

– Я напугана…

Слезы уже ручьями льются по щекам, капают с подбородка. И я наконец притягиваю ее к себе, глажу ее по маленькой головке, ерошу пальцами темные волосы. Темные волосы, которые она красила, чтобы скрыть их русый оттенок.

Калла поднимает голову, ее сердце бешено колотится, так что отдается у меня в груди. Перед тем как заговорить, она нервно вздрагивает, словно опасается услышать, как сама – вслух и громко – произносит эти слова:

– Я Мэгги Сент-Джеймс.

Калла

Я тереблю пальцами крошечные книжечки, подвешенные на цепочке. Пересчитываю их по привычке. Привычка – это то, что я делала прежде. То, как обычно поступала Мэгги Сент-Джеймс, пока не пришла в этот лес и… все позабыла.

Пальцы отрываются от цепочки, я прикрываю рукой глаза. Утреннее солнце поднимается над соснами и елями; полумрак напоминает мне о долгих зимах, когда солнце не пробивается полностью из-за облаков и небо постоянно остается затянутым холодным серым покровом.

– Может быть, виной всему ветрянка? – предполагаю я, глядя на Тео – моего мужа, человека, некогда носившего иное имя: Тревис Рен.

С нами обоими что-то случилось. Мы лишились воспоминаний, нашу память словно вычистили и заполнили другими воспоминаниями, не совсем нашими. И сейчас мы стоим на заднем крыльце. Два сонных, анемичных, отрешенных существа под бледным небом. Мне нужно было вырваться из равнодушных стен чужого фермерского дома, ощутить кожей прохладный воздух, услышать тихий шорох травы, радующейся рассвету.

– Возможно, мы из-за ветрянки все забыли, – продолжаю я. – Возможно, мы ею переболели. Возможно, мы все это время были ей больны, несколько лет.

Тео выходил за границы общины, бродил по дороге. Не мог ли он подцепить ветрянку и заразить меня? Гниль проникла нам в мозг, повредила его, вытравила нашу память.

– Я не считаю, что мы больны, тем более столько лет. Мы бы уже умерли.

Челюсть Тео ходит ходуном, пытается озвучить какую-то мысль, но та все время ускользает от него.

– Наверное, это я зарыла в саду книгу. И подвеску, – признаюсь я мужу.