Мрачные сказки

Протянув мне бокал, Леви быстро пригубил свой.

– Ты шел сюда под дождем? – приподняв бровь, кивает он на мою одежду.

– Он уже кончается, – отвечаю я.

Мы оба знаем, что это ложь. Ливень громко барабанит по крыше. Но выражение лица Леви, как ни удивительно, не меняется. Оно не выражает ни беспокойства, ни страха, ни гнева за мое безрассудство.

– Тебе нужно быть более осторожным, – говорит он, поднося к губам бокал и делая новый глоток.

Я смотрю на темно-янтарную жидкость в своем бокале. Все слова, что я хотел сказать, комом застревают в горле. В последние годы мы с Леви сблизились. Нас связала легкая, нетребовательная дружба. По вечерам мы частенько играем в шахматы на его переднем крыльце, редко доводя партию до конца. А иногда засиживаемся в его доме до глубокой ночи, попивая «Лунный свет» и обсуждая очередной посевной сезон и культуры, которые надо посадить. Леви всегда держался наедине со мной расслабленно – не так, как с остальными. Но я также сознавал: есть вещи, которыми он не намерен со мной делиться. Это бремя, которое Леви несет на себе как предводитель общины. Ответственность, которая гораздо тяжелее, чем кто-либо из нас может представить. И я подозреваю, что такими вещами Леви делится только с Би.

– Ты не согласен с моим решением по поводу ребенка Колетт? – спрашивает он, разгадав истинную причину моего прихода.

– Я хотел предложить… – одергиваю себя я, подыскивая в голове верное объяснение. – Я мог бы пройти по дороге до городка. И привести оттуда врача.

Леви опять отпивает виски, прикрыв веки и явно смакуя. А когда его глаза открываются, я понимаю: они уже осоловели, взгляд стал рассеянным.

– Это небезопасно, – отвечает Леви, глотая гласные.

Не такую беседу ему хотелось бы сейчас вести, но разговор необходим. И Леви это тоже понимает.

– А если я пойду очень быстро? – продолжаю я. – Я могу пройти без… – но вовремя осекаюсь, чуть было не сказав «без риска заболеть и принести с собой обратно то, чего мы все так страшимся». – Никто не узнает, – поправляюсь я. – Я мог бы отправиться в путь сегодня ночью, пока люди спят.

«Может, следует признаться Леви в том, что я уже множество раз выходил за периметр? – раздумываю я. – Выходил и не заболел. Быть может, я – единственный, кто способен это сделать, не рискуя заразиться».

Но я молчу, не признаюсь, потому что тогда пришлось бы рассказать Леви и о брошенном пикапе, о фотографии, которую я все еще храню в кармане. Леви ставит бокал с виски на стол. Выражение его лица наконец меняется, становится напряженным. Неужели он заметил в моем лице то, что я старался всячески скрыть?

– А если ты не вернешься? Что я тогда скажу остальным? – спрашивает Леви. – Что я скажу твоей жене? Или хуже того – что будет, когда ты вернешься?

Я понимаю, что его беспокоит. Если я покину Пастораль и вернусь обратно, люди будут думать, что я принес с собой из леса болезнь. Они решат, что я болен. И начнут опасаться, как бы я не заразил других.

– Ты можешь изолировать меня, – говорю я. – И понаблюдать за симптомами, – я не предлагаю другой способ избавления тела от гнили. Старый и очень жестокий. – Кто-то же должен хотя бы попытаться.

Выдохнув через нос, Леви пересекает комнату и останавливается у старого камина, в глубине которого видны черные, полуобгоревшие поленья. Они пролежали в очаге долго – с того раза, когда камин разжигался для обогрева дома. А было это несколько месяцев назад.

– Ты готов рискнуть своей жизнью ради этого ребенка? – положив руку на каминную полку, спрашивает Леви.

– Да.