Обитель

Вера кивнула.

Костя вышел из кабинета, спустился на задний двор центрального управления МВД. Достал сигареты, закурил. Во дворе он был один – холодно.

Думал о морге, в который как раз собирался поехать, настраивался на нужный лад. Пообещал себе, что попытается увидеть в трупах людей. Вдруг хлопнула дверь за спиной, и рядом оказался мужчина в пиджаке, которого Костя сразу узнал. Он с удивлением смотрел, как министр МВД, прямой начальник его начальника и человек, которого он до сегодняшнего дня видел или издали, или на фотографиях, вытряхивает из полупустой пачки смятую сигарету.

– Огонька не будет? – спросил министр. Костя потянул из кармана зажигалку, а свободной рукой отдал честь.

– Вольно, – сказал министр. – Вы же…

Он пощелкал пальцами.

– Вы Константин, правильно? – Министр улыбнулся. – Гуров, как сыщик, да?

Костя кивнул.

– А мы как раз с вашим начальником разговаривали. – Министр вкусно затянулся и вдруг заговорил как-то иначе, будто неслучайно вышел на двор: – А вы как считаете? Мы всех преступников арестовали? Или еще нити есть?

Костя неуверенно качнул головой так, чтобы это можно было проинтерпретировать любым подходящим способом.

– Вот и мне кажется, что не всех, – сказал министр. – Даниил Андреевич со мной не согласен, и ему, конечно, лучше видно. Он начальник полиции, ближе к земле. И все же… Не находите?

Костя кивнул. Начальство решило все-таки втянуть его в большую игру. Морг предстояло отложить. И сразу нашлось объяснение появлению министра. Из разговоров с приезжими стало ясно, что разбирательство предстоит длинное, а пока в управлении заседают федералы, никто не будет винить министра и МВД, если окажутся арестованы еще новые церковники. Министра не будут, а вот следователя, ведущего дело, церковь обязательно запомнит.

Костя оглянулся, и оказалось, что министр уже ушел. На снегу валялась недокуренная сигарета. Можно было вернуться в кабинет и вести себя так, как будто этого разговора не было. Тогда его имя не запомнят церковники – его запомнит министр. Костя раздавил фильтр сигареты об стену, чертыхнулся. На стене осталось черное пятно.

Оно все разрасталось и разрасталось. Черное ничто, тянущее к себе Еву. Темное, бездонное. И глубоко внизу ныл противный, скрежещущий голос:

Сюда иди, Ева! Сюда иди! Сюда!

Вдруг кто-то схватил ее за плечо, развернул, и оказалось, что над ней нависает это страшное лицо с дырками вместо глаз. Ева завизжала, и грязная рука тут же зажала ей рот.

В избе было светло – дверь стояла распахнутая, и внутрь уже намело снега. Остальные дети уже проснулись, стояли у стенки, молча разглядывали Еву.

– Тс-с-с, – сказала матушка Мария. – Кричать нельзя.

Она немного посжимала Евины щеки, повертела ее голову туда-сюда, потом прощупала ее нос и уши.

– Ты сегодня… – сказала матушка. – Ты за дровами ходить будешь. Умеешь дрова искать?