Ева кивнула. Не раз собирала для сказок хворост в Обители. Матушка отпустила ее, и рука, только что зажимавшая рот, исчезла в ворохе черной ткани. Вся матушка была такая, будто улей из черных, грязных до такой степени, что твердых, тряпок. Лицо тоже практически исчезло, зависло темным лоскутом. Матушка перебралась к печке, открыла ее. Ева хотела сказать, что ей хочется есть, но было ясно, что кормить сейчас не будут. Поэтому она поднялась, огляделась, нет ли еще свободных лаптей или валенок. У других детей были, хотя у одного мальчика носок валенка был дырявый, а у другого на левой ноге вместо обуви был черный носок, обмотанный скотчем. Ева поняла, что обуви ей не дадут.
У печки матушка обернулась – на мгновение стало видно ее лицо среди черных складок, и Ева подавилась криком.
– Что стоите? – спросила матушка, снова сворачиваясь к огню. – Вон!
Дети по одному стали выбираться на улицу. Ева пошла следом.
Днем избу было видно только чуть-чуть лучше, чем ночью. Выдавала ее труба, которая, оказывается, торчала из крыши, – труба выбрасывала в небо черный дым. Ева попрыгала, пытаясь согреться, – но босиком на снегу не слишком согреешься. Тогда огляделась в поисках дров. Деревьев здесь разных было много, но все, во-первых, большие, а во-вторых, в глубоком снегу.
– Пойдем. – Вчерашний мальчик подошел к Еве. – Пой-дем за дровами, я покажу.
В разные стороны от избы разбрелись дети. Двоим полагалось собирать хворост. Еще трое расчищали с мостков выпавший за ночь снег. Остальные мыли посуду – металлические тарелки и ложки, которые жгли руки и в ледяной воде не отмывались совсем. А груда тарелок была большая – на каждую еду матушка выставляла новые.
Сама матушка стояла в избе у икон. Стояла на коленях, била поклоны. Равномерно, тихо и заунывно читая молитву:
Матушка перечисляла в молитве каждого, за каждого просила. Всех своих детей помнила – и тех, кто давно вырос, и тех, кто умер, и тех, кто сейчас с ней жил, и тех, кого забрала к себе Варвара. Молила и за сестер своих и братьев, за митрополита Иосифа, за матушку Варвару, за игумена Семена. Глазницы от этой молитвы болеть не переставали, но будто на время становились не ее частью – болели где-то рядом с лицом, на расстоянии.
Потом матушка подобрала у печи кочергу, застучала ею по дверце. И сразу услышала, как в разных углах леса скрипит под детьми снег. Двое несли хворост, трое посуду. Еще двое бежали с берега, а один задерживался, забыл, что ли, что-то. Матушка сглотнула гной, удобнее перехватила кочергу. Первые дети уже входили в избу, а вот отставший плелся где-то сзади. Матушка встала к двери и ждала его так, чтобы видел ее, видел кочергу, знал, что сейчас его накажут. Сама облизнула сухие губы, почувствовала языком бугристую ткань своего платка. Развела пальцы на руке, так что кочерга чуть не упала, хрустнула костяшками. Тут и опоздавший на тропинку с берега выбежал.
Мишка набрала номер следователя, стала слушать гудки. Она понимала, что шанс убедить его будет всего один, и поэтому раз за разом проговаривала в голове возможные сценарии диалога. В голову, тяжелую и сонную, лезли совершенно левые мысли, и приходилось специально щелкать пальцами, чтобы сконцентрироваться на гудках.
– Алло? – спросил телефон.
– Здравствуйте, Константин, – сказала Мишка. – Меня зовут Мириам Миронова, я коллега Элеоноры Панферовой.
– Что вам нужно? – спросил следователь. Было ясно, что сейчас он сбросит звонок, но Мишке было очень важно сразу говорить с ним напрямую. Следователь, судя по отзыву Эли, был довольно умный, его нельзя было, как игумена, взять с наскока.
– Элеонора сейчас занимается очень важной работой по выяснению местоположения Варвары Лесовой, – сказала Мишка. – Это учредительница фонда «Звезда», склад которого недавно был арестован силами вашего управления.
Костя слушал. Адрес склада ему прислал Даниил Андреевич, и Костя не заинтересовался вопросом того, кому склад принадлежит. Девушка же на другом конце трубки сказала, что фонд, на который был записан склад, учредили два человека. Игумен Успенского монастыря и некая Варвара Лесова. Мысленно Костя уже соединил эту фамилию с мирской фамилией митрополита – нужно было загуглить, разрешено ли митрополитам жениться.
– Благодарю за информацию, – сказал он наконец, уже вбив в компьютер название фонда.
– Это еще не все, – сказала девушка в трубке. – Варвара Лесова заведует детским приютом, в котором, по нашим сведениям, совершается насилие над детьми.
Про насилие Мишка могла только догадываться, но сомнений было мало. Игумен явно сказал, что Варвара поплыла в свой приют, а когда Мишка с Элей искали все, связанное с Варварой Лесовой, они не нашли никаких упоминаний приюта. Гораздо более вероятно было, что, как это делали подобные матушки по всей стране, Лесова брала опекунство над детьми лично, не регистрируя свой приют, или даже вообще имела дело с детьми, не зарегистрированными у государства. Учитывая возможности по получению социальной помощи, которые предоставляла регистрация, тайность приюта намекала на полное нежелание взаимодействовать с ювенальщиной.
ebooksa