Вор

22
18
20
22
24
26
28
30

– Не знал.

Королева рассмеялась:

– Одним удачным ходом ты и защитил мой трон, и привел ко мне наследника вражеской державы. Весь королевский двор восхищен твоим подвигом. – Для многих из них это случается впервые, подумалось мне. Королева продолжила: – Полагаю, я еще добьюсь от Сауниса некоторых уступок, прежде чем отошлю его племянника домой.

Она улыбнулась Софосу, тот вспыхнул и улыбнулся в ответ. Рядом с ней все, не только Софос, чувствовали примерно то же самое. От ее улыбки на душе становилось теплее. Не случайно волшебник хотел сделать ее королевой своей родной страны.

– Ну, а теперь мне пора идти. – Королева встала с подушек, поцеловала меня в лоб и мягко высвободила руку. Я заметил Дар Гамиатеса – он висел, покачиваясь, у нее на шее на крученом золотом ожерелье. Она выпрямилась, и он снова лег ей на грудь чуть ниже ключиц.

* * *

Через два дня, задолго до того как я смог встать на ноги, состоялась официальная церемония возведения моей кузины на престол через обладание Даром Гамиатеса. Очевидно, просто вручить ей камень было недостаточно, надо было соблюсти еще целую кучу напыщенных условностей. Отец прислал своего костюмера, и тот помог мне втиснуться в нарядный костюм. Я простоял всю церемонию как в тумане и после этого еще и символически появился на праздничном банкете. Мои двоюродные братья и сестры, как обычно, отпускали плохо завуалированные шпильки. Тетушки смотрели свысока, а дядья мимоходом замечали, что я – вот удивительно! – проявил себя таким похожим на отца, в противоположность никуда не годной материнской линии.

В ответ я не смог придумать ничего похожего на свои обычные колкие ремарки. Наверное, стал осмотрительнее. На самом деле мне просто было на них начхать, и теперь я понимаю, что это, по большому счету, одно и то же. Я ушел и лег спать.

* * *

Ночью лихорадка усилилась, и на ближайшую неделю-две моими единственными собеседниками стали лекарь и его помощники.

Помнится, однажды ночью пришла королева, предложила мне Дар Гамиатеса, но я сказал, что лучше умру. Я был сыт по горло этим Даром Гамиатеса и его мифической способностью дарить бессмертие. Очутиться взаперти по эту сторону жизни, когда приходит время двигаться дальше, – это, как я успел понять, совсем не радостно, а страшно и очень, очень болезненно. Она кивнула, не сказав ни слова, словно и сама пришла к такой же мысли. А может, все это мне приснилось.

Наконец мне стало лучше, но придворный лекарь все равно не разрешал мне подняться с постели. На церемонию я ходил, преодолев его жесточайшее сопротивление, поэтому он считал себя уязвленным и держался очень властно. Предупредил, что, едва моя нога коснется пола, он ее отпилит. Я возразил, что последователи Асклепия дают клятву никому не причинять вреда. Он сказал, что для меня сделает исключение.

* * *

В конце концов между Саунисом и Эддисом прошли долгие переговоры, был заключен новый договор, казначейство Эддиса выплатило некую компенсацию, и волшебник с королевским наследником засобирались домой. В последний день они на цыпочках пробрались мимо лекаря и зашли попрощаться.

При виде их я сел в постели.

– Волшебник! – кивком приветствовал я его. – Ваше высочество! – кивнул и Софосу. Он зарделся.

– Тебя назвали Эвгенидесом, потому что твоя мать была королевской воровкой?

– Отчасти. Ближе к истине будет сказать, что имя Эвгенидес передается в семье из поколения в поколение и меня назвали в честь деда. Но мама никогда не была королевской воровкой. Она умерла задолго до деда, и я унаследовал титул напрямую от него.

– Но твою маму называли королевской воровкой, – озадаченно спросил Софос. – Я сам слышал.

Я улыбнулся:

– Она была фавориткой при дворе, ее называли королевой воровок, а не королевской воровкой. Говорили, что она легко и просто похищает людские сердца. При этом она украла немало драгоценных камней. Их она оставляла себе или посвящала богам. Ей нравилось забирать вещи, которыми люди сильнее всего гордились. Так что если ты хвастался новыми изумрудами, то рисковал вскоре увидеть их на алтаре Эвгенидеса. А отбирать у богов то, что им принесено, нельзя. Поэтому ее старались не обижать. – А заодно приучились не обижать и меня.

Софос заговорил было:

– Правда ли, что твоя мать… – И прикусил язык.