Вор

– Ох, – простонала она в сердцах, прекрасно все понимая. – Это ты, Эвгенидес.

Я опустил глаза на свои запыленные ноги. Я неимоверно устал и чувствовал себя легким, как облачко, которое может улететь от малейшего ветерка. Не было сил даже печалиться из-за того, что я опять смутил свою королеву и самую верную защитницу, устроив цирковое представление для всего эддисского двора. Никогда еще я не испытывал такого счастья, услышав собственное имя.

Волшебник, как я заметил, был ничуть не удивлен этим приветствием. Я даже слегка разозлился – уж больно хотелось посмотреть, как у него отвиснет челюсть. Но пришлось довольствоваться удивленным видом Софоса – он разинул рот так, что аж на душе потеплело, – и надеяться, что волшебнику известны не все мои секреты.

– Вниз по лестнице, – шепнул я Софосу на ухо и подтолкнул его. По обе стороны от нас люди расступались, опасаясь, как бы на них не обрушился королевский гнев. Им нечего было бояться. Много месяцев назад я исчез, не получив ее позволения, но и она, и кое-кто из министров наверняка догадывались, почему я так поступил. И теперь если она и злилась, то только потому, что все эти месяцы волновалась за меня.

Я запустил здоровую руку под косичку на затылке и стал развязывать спрятанный там шнурок – более короткий из тех двух, что дал мне Поль на берегу Арактуса. Одной рукой возиться с узлом было неудобно, и на шнурке остались пряди моих собственных темных волос.

Я покосился на волшебника и с восторгом увидел, как он наконец-то разинул рот.

– Ген, – прошептал он. – Ах ты змей.

Над протянутой ладонью королевы я держал Дар Гамиатеса. Я спрятал его в волосах после первой битвы в Оливковом море. С самого начала битвы, едва увидев нападающих всадников, я старался держаться поближе к волшебнику и, улучив момент, разрезал шнурок на его шее перочинным ножиком, утащенным в первый или второй день после освобождения из тюрьмы. В пылу схватки он ничего не почувствовал, а потом, как я и рассчитывал, решил, что шнурок был разрублен ударом меча и Дар упал в ручей.

Дар тихо покачивался на кожаной петельке. С виду – ничем не примечательный речной камень, но ни у кого из присутствующих не возникло и тени сомнений в его подлинности. Аккуратно выгравированные руны Гефестии качнулись сначала ко мне, потом прочь. Блеснул сапфир, скрытый под невзрачной оболочкой, и ярко-голубые резные буквы, казалось, воспарили в воздух.

У меня давно уже была заготовлена речь. Я сочинил ее, спускаясь с гор в Саунис, много раз репетировал в королевской тюрьме, но сейчас не мог вспомнить ни слова. И к тому же выбился из сил. На всем пути из аттолийской крепости к горным вершинам меня поддерживала только мысль о том, что я несу своей королеве Дар Гамиатеса. И стоило выпустить камень из рук, как в тот же миг обрушилась тьма, и я, не сказав ни слова, рухнул на пол.

* * *

Спал я долго, и боги не тревожили меня видениями. Проснулся в своей кровати. Провел рукой по мягким простыням. Они были прекрасны, как всё, что продавалось в Саунисе, потому что лучшее в Саунисе полотно выделывалось в Эддисе. Изножье кровати было украшено резным пейзажем – высокие ели на фоне очертаний священных гор, а повернув голову, я увидел за окном эти священные горы во всей красе. Они высились повсюду, словно брали меня под свою защиту.

Мне вспомнился рассказ о том, как Гефестия сотворила горные долины для своего избранного народа. Интересно, правда ли это? Я видел богов собственными глазами, однако все равно сомневался в услышанных легендах. Правда ли, что боги – это воплощения окружающих нас гор и ручьев? Или они черпают силу в этих источниках? Я не знал. Боги наделены силой, недоступной ни одному смертному. Хватит ли этих сил, чтобы изменить лик Земли? Этого я тоже не знал и не стремился узнать. Надеялся только, что боги услышат мои молитвы, примут подношения и больше не будут являться в мои сны. Дар Гамиатеса – скорее бремя, чем благословение, и я был рад избавиться от него.

Я долго лежал и любовался видом за окном, потом уловил, что в библиотеке, отделенной лишь открытой дверью от моей комнаты, служившей мне и спальней, и кабинетом, идет тихий разговор. Волшебник беседовал с королевой. Он обратился к кому-то «министр», и я решил, что, наверное, имеется в виду военный министр.

– Мы нарочно составили письмо короля к вам как можно более туманным, чтобы Ген предположил, что камень находится у нас, и захотел его раздобыть. Он тайком изучил мои бумаги и не нашел в них никаких упоминаний о камне. И тогда, вероятно, решил сам заработать себе репутацию, стать не просто вором, а саунисским вором. В поддельных судебных протоколах он говорил, что его мать родом из Эддиса – этим он объяснял свою смуглую кожу и легкий акцент, который невозможно скрыть. Потом он, чтобы привлечь мое внимание, на каждом углу хвастался своей способностью совершить невероятный подвиг. Надеялся, что мне в голову придет: для такой задачи нужен виртуозный, но безымянный вор, чье исчезновение из города останется незамеченным. Он не знал, что человек, перед которым он хвалился в трактире, был моим шпионом.

Я этого не знал. А когда он впервые сообщил мне это возле древнего храма, чуть не расхохотался. Должно быть, все это подстроили боги.

– Понятия не имею, как он намеревался выбраться из тюрьмы своими силами, – сказал волшебник. – Видимо, его безрассудный план строился лишь на моем вмешательстве.

Да уж, я мастер строить безрассудные планы. Столько раз этим занимался, что привык считать их профессиональным риском. Рано или поздно моя камера и цепи понадобились бы для более важного заключенного, например министра финансов, и меня перевели бы в другую камеру. Рано или поздно мне бы подвернулся случай убежать, если, конечно, меня прежде не скосила бы какая-нибудь болезнь.

– Он не мог вычислить местонахождение камня по бумагам в моем кабинете, – продолжал волшебник. – Я тщательно уничтожал любые записи. Но он мог бы пойти следом за нами и выкрасть Дар, когда он будет обнаружен.

Военный министр презрительно усмехнулся:

– Если бы он поехал верхом, ничего бы у него не вышло.