Тамада

Вихрем крутились мысли в голове Жамилят. «Да, да, секретарь райкома не отстанет... Как быть? Сдать пятьдесят тонн — это значит не выдать ни килограмма картошки на трудодень. Но ведь она же дала слово колхозникам!.. Что делать? А если... если деньгами... Ведь у каждого на приусадебном участке есть своя картошка. Если прибавить к ней еще ту картошку, которую предполагается выдать на трудодни, люди разъедутся по базарам продавать излишки. Не лучше ли картошку сдать государству, а колхозникам за нее выплатить на трудодни деньгами?.. Да, да, деньгами будет лучше... Но не следует сразу открывать свои карты, да, да, не следует...»

— Позвольте спросить, Амин Гитчеевич, в счет кого мы должны сдавать картофель? Видимо, какие-то колхозы не выполняют планов? Какие? Наши соседи? У них и земля такая же, и возможности такие же, так почему же они, да, да, почему они не посадили весной картофель?

— Не было семян... — неуверенно, сбавив тон, ответил секретарь райкома.

— Весной у нас не было семян кукурузы. И семян подсолнечника тоже не было. По-вашему выходит, мы бы тоже не должны были сеять ни кукурузу, ни подсолнечник, так? И по этим показателям оставить район в прорыве.

— К чему вы клоните?

— Во-первых, я хочу сказать, что забота о семенах — дело государственной важности. Это относится к началу нашего разговора. А во-вторых, я вижу, вы с предубежденностью относитесь к нашему хозяйству. Может быть, вас не устраивает председатель. Но люди-то тут при чем?

— Я вижу, Жамилят, у вас на сердце тугой узел. Разве можно обижаться на руководство района! — попытался шутить Амин, похлопывая по плечу Харуна, словно давая этим понять, что он вовсе не предвзято относится к руководителям колхоза «Светлая жизнь». — Не надо, не надо обид.

— Я, Амин Гитчеевич, не в обиде ни на райком, ни на райисполком. Я не имею никаких претензий к работающим там товарищам. А вот лично к вам — имею.

Снова вспыхнули красноватые пятна на скулах Амина Гитчеевича.

— Мы тут вовсе не для того, чтобы выяснять личные взаимоотношения. Речь шла о картофеле. Район в прорыве. Вы должны сдать сверх плана пятьдесят тонн. По-моему, все просто и ясно.

— Да, ясно. Мы сдадим эти пятьдесят тонн. Мы сдадим, потому что хорошо понимаем: картофель пойдет государству.

— Значит, мы договорились... — по голосу Амина было понятно, что он не ожидал такого оборота дела и его поразила неожиданная уступчивость председателя колхоза. Он уже знал кремневый характер Таулановой и заранее планировал бюро райкома, чтобы вырвать эти пятьдесят тонн. Нет ли тут какого подвоха с ее стороны? Такая на все способна. Не женщина — ведьма!

— Договорились. Сдадим! Сегодня же примем решение на заседании правления, да, да, сегодня вечером.

— Вот так всегда, — проговорил он недовольно, — пока говоришь по-хорошему, тебя вроде не понимают, стоит накричать — все всем понятно.

— Нет! Наоборот, товарищ Гитчеев.

— А вы, я смотрю, шутница. Так разговаривать с начальством...

— У нас деловой, партийный разговор. И я не шучу.

Амин Гитчеевич резко повернулся и, ни с кем не попрощавшись, направился к своей машине. И когда шофер тронул с места, с ненавистью взглянул в заднее окно: Харун и Жамилят стояли на дороге и молча смотрели ему вслед.

Когда машина растаяла в клубах пыли, Харун повернулся к Жамилят и крепко пожал ей руку:

— Я боялся, что ты попадешь в капкан Амина Гитчеева. — Он вытер платком пот со лба. Перехватив недоуменный взгляд Жамилят, продолжил: — Амин, надеясь на твое упорство, видимо, хотел этот вопрос о картошке поставить на бюро райкома. Персональный вопрос о Жамилят Таулановой. И добился бы тебе строгого выговора по партийной линии. Один строгач, второй... А там, сама знаешь... Я по его глазам видел: растерялся, когда ты согласилась. Ты, Жамилят, можно сказать, нокаутировала его.