Тамада

22
18
20
22
24
26
28
30

Под окном снова раздалось блеяние. Тот же самый детина тащил за веревку мимо окна упирающегося барана. Али мог поклясться, это был баран, которого они с Жамилят только что отведали! И все понял. И Жамилят поняла тоже — расхохоталась.

Али знаком руки подозвал буфетчика, сказал тихо и убедительно:

— Мошенник. Сколько лет было барану, из которого ты нам сделал шашлык? Сто? Двести?

— Уважаемый Али, — вполголоса ответил буфетчик. — Разве ты не знаешь, что реклама — двигатель торговли? С вами, дорогие гости, буду откровенным. У меня всего один-единственный живой барашек, а мяса припасено так много! Слава аллаху, райпотребсоюз нас не забывает. Но скажите, шашлык-то все-таки вкусный?

— Вкусный, — кивнула Жамилят.

— То-то! Немного соли, много перца, уксуса, лука — и сам ангел Азраил не отличит пожилого барашка от юного красавца.

Пока ехали домой, Жамилят то и дело хохотала, вспоминая сказочный ужин. Али был смущен и за всю дорогу не проронил ни слова.

10

Новый агроном Ибрахим, успевший стать известным в ауле после шутки над насмешником водовозом Омаром, держался неприметно, но спустя две недели после приезда, в одно прекрасное утро явился в кабинет к Жамилят и, заявив, что сегодня — пятнадцатое марта и не позже чем дней через десять — пятнадцать нужно начинать сев, стал главным человеком в колхозе, словно капитан у штурвала страды.

Но, как выяснилось, сеять было нечего, в колхозе нет семян, их сдали в счет хлебопоставок.

— Как?! — Жамилят даже привстала, когда услышала это. — Семенной фонд? Сдали? Я ничего не понимаю. Ты что-то путаешь, Ибрахим... Ведь семена — золотой фонд страны. И никто не имеет права его растаскивать. Позови Харуна, разберемся.

Задумалась Жамилят: «Не успеешь залатать одну дыру, как на тебе — другая. Как же быть? Семян кукурузы совсем нет. Семена подсолнечника не годятся к севу. Картошка есть. Но еще неизвестно, как она перезимовала. А если ее учитывали так же, как сено, наверное, ее не так уж и много. Сколько? Пока не раскроют ямы — не узнаешь, — напряженно думала она, оставшись одна в кабинете. — Можно, конечно, обратиться за помощью в министерство сельского хозяйства. Но это крайний случай».

Пришел Харун, заговорил тихо и виновато:

— Трудно устоять, котда изо всех сил в спину подталкивают. Я был против, а что с того... Приехал Амин Гитчеев, приказал. Пообещал вернуть к весне... Что оставалось делать?

«Если Амин Гитчеев обещал вернуть семенной фонд, — размышляла тем временем Жамилят, — он должен вернуть. Обязан. Надо настоять. Нет, ей ехать не стоит, пусть к Амину поедет Харун, да, да, пусть он. Ему надо привыкать к самостоятельности. Пусть едет Харун!..»

— Харун, — твердо сказала она. — Иди к Амину — пусть поможет. В прошлом году он дал неправильное распоряжение, и ты, согласившись, тоже поступил неправильно. Теперь расхлебывайте эту кашу вместе, пусть теперь Амин выручает, если обещал...

И когда говорила, видела, как бледнеет лицо Харуна, — нет, не хочется ему разговаривать с Амином, потому как побаивается секретаря райкома, ведь тот, чего доброго, накричит или выставит из кабинета. Увидев, как упрямо насупились кустистые брови Харуна, строго отчеканила:

— Езжай к нему и без семян не возвращайся. Припомни наш разговор... да, да, отточи зубы, прежде чем войти в его кабинет!

Вернулся Харун на другой день сияющий. Бросив папаху на стул, расстегнул ворот гимнастерки, провел ладонью по лбу, смахивая капельки пота, и громко сказал:

— Достал.

И принялся рассказывать, как все было. Поначалу Амин и разговаривать не хотел. Ну, а он, Харун, держался стойко, все время старался смотреть в глаза Амину: оказывается, тот не выдерживает долгого и прямого взгляда — сразу осекся. Тут Харун как можно спокойнее и говорит: «В прошлом году мы выручили район, а теперь нам нужна ваша помощь. В колхозе нет семенного фонда». А Амин — в свою очередь: «Ты, говорит, партийный секретарь, а семена — дело председателя. Иди, говорит, делай свое дело».