Тамада

22
18
20
22
24
26
28
30

Жамилят устало опустила голову на руки. В трубке телефона докучливо гудели короткие сигналы.

7

Было не столько обидно, сколько непривычно — женщина требовала, чтобы ее оставили наедине с ее мыслями. Что она сможет придумать? Амин хитрее лисы и своего добьется. Накануне Али позвонили из райкома, и он уже знал, о чем пойдет речь, когда его спешно позвали к Жамилят, ясно осознавал угрозу, нависшую над колхозом. Нет, он не одобрял действий Амина, понимал, что тем руководит задетое самолюбие, а не интересы дела. Секретарь райкома явно недолюбливал Жамилят: и потому, что она — женщина, и потому, что, назначая ее на пост председателя, не посоветовались с ним, Амином, и еще потому, что было ущемлено его самолюбие, — в городе к ней прислушивались с гораздо большим вниманием, чем к нему самому. Обо всем этом Али догадывался и не поощрял фронтового друга, которому когда-то спас жизнь, вытащив раненного из-под обстрела финских снайперов. Ему претила самовлюбленность Амина и то, что личные отношения он почти всегда ставил выше общественных интересов. Но он молчал. Молчал еще и потому, что где-то в душе тоже считал Жамилят не на своем месте. Будь у нее хоть семь пядей во лбу, но она женщина — и все тут.

Харун протянул ему папиросу. Но Али, покачав головой, проговорил задумчиво:

— Ума не приложу, что теперь вам делать...

— Но почему «вам»? Ты устраняешься от ответственности?

— С меня взятки гладки.

— Я вижу, ты злорадствуешь. Это непристало джигиту, если ты им себя считаешь. Мне кажется, я все отлично понимаю: хотите посадить Жамилят в галошу. Ты и Амин.

Али поморщился, достал из кармана собственные папиросы и закурил, сказав:

— Не вали на меня. Не я отдал такое распоряжение.

— Не ты, так твой друг.

— И Амина не трогай; да, он мой фронтовой товарищ. Я не меньше тебя переживаю, что так случилось, мы же вместе с тобой заботились о поголовье.

— И после всего с такой легкостью оправдываешь Амина. А аргумент только один — он твой фронтовой товарищ. А я тебе, выходит, давно не друг? Или ты все забыл?

— Я знаю, ты был рад, когда меня сняли...

— Тебя переизбрало собрание.

— Мне жаль, что мы с тобой никогда не находили общего языка. Общий язык ты нашел с ней, — Али кивнул на дверь Жамилят.

— Для общего дела это немаловажно.

— Красивые слова. — Али сощурился. — А скажи, тебе доставляет удовольствие... гм... у нее под каблуком быть? — Он зло бросил окурок и растер его носком сапога.

Это окончательно взорвало Харуна. Он тоже раздавил окурок и сказал, стараясь быть спокойным:

— Не пойму, Али, то ли ты от рождения умом недалек, то ли притворяешься?

— Чего ты от меня хочешь? — еле сдерживаясь, выдавил из себя Али.