То «заика», то «золотуха»

— Почему хоть?.. Если эта шва… бра не даёт нам общаться — это ещё не значит!..

— Да послушай меня!.. — Вскрикнула вновь мама и… резко замолчала, заставляя уже и меня, пусть и пока задним умом, почувствовать и прочувствовать — что-то неладное.

— Мам?.. Не пугай меня! — Усмехнулась я, но и скорее нервно-истерично, чем и «весело».

— Ты не могла с ним и… ними же… говорить!.. Ты ведь не слушала меня — за обедом, да?.. Опять! То есть… Снова! Да!.. Как обычно… Всё, что нужно ей — изъяла; а остальное — да и пусть катится к чертям!.. В кого ты такая — самовлюбленная эгоистка?!

— Что?.. О чём ты?! — Спасибо!.. Мне тоже приятно иметь с тобой дело, после того, как и делила же с тобой одно, твоё, тело — из разу в раз! А уж и со-стоять в одной таблице в графах: «Семья» и «Родственники»… «Блят-ота»! Конкретнее и ближе к теме!

— Они — погибли!.. Два дня назад… — Подорвалась и тут же подвела черту мама, будто и окатив же холодной водой из металлического скрипучего и проржавевшего ведра. Следом — надев же ещё и его же мне на голову… Ну а под занавес же — дав уже и по нему: пыльным же белым пешком… с застывшим серым бетоном внутри! Сама же просила — конкретнее и ближе к теме. Просила!.. Получила? Распишись!.. Кровью из ушей… И носа! Ну а я же, подавившись от резкости «выстрела» фразы, срикошетившего от всех стенок моей черепной коробки, вылетевшего через рот с металлическим привкусом себя и моей же крови, где-то между ещё захватив спёртый и выбитый, выжатый воздух, закашлялась, но и всё же попыталась кое-как выровнять дыхание — надо же узнать: «Что это за бред?!».

— Шутишь?.. Не может быть — такого!

— Может!.. Кто-то поджёг квартиру, вместе с жильцами, и… Они — сгорели, Катерина!.. Сгорели — все.

И тут же прям и споткнувшись, я резко осела на землю, невзирая на боль разбитых коленей в дырках порванных же уже и наверняка джинс, и отодвинула вновь телефон от уха, обернувшись и взглянув над правым же плечом на балкон квартиры! И как я «этого» не заметила сразу? До этого же… Бело-синий балкон!.. С синей же металлической «обёрткой-опорой». И на сером же бетонном полу… В белых же деревянных рамах со стёклами. И под покатой же металлической крышей… Сейчас же!.. Был — весь чёрный. Выгоревший… С выбитыми окнами и… Зиял, как чёрная же дыра в космосе! В моём же всё случае — в белом доме! И мысли же вновь с оглушительной скоростью — стали формироваться в картину, как пазлы одной мазайки!.. Выбитая дверь… Разбитые окна… Сгоревшая бумага — на полу и тумбах… Жжёные спички… Боже!.. Дьявол!.. Ну не он-и!..

— Катерина!.. — Кричала мама, пытаясь всё же дозваться до и меня — через вакуум, поглотивших всё и вся, всех же, мыслей. — Ты меня слышишь? Это — правда! Пожарным пришлось даже взламывать железную кодовую дверь — её заело: и они — просто снесли её!.. Поздно добрались до крыши и окон — по своим лестницам… Но а когда разбили и их, влезая в дом, было уже бесполезно что-либо делать!.. Вся семья — сгорела! Взрослые — были в отключке… Да и поздно сообразили изначально — что к чему! А ребёнок… Он — не мог… да и не смог бы ничего сделать: он же — не был обращён и… «принят», как они!.. Хоть и они — ничего не сделали, имея свои силы!.. Они же были — никакие и… бессильны же на момент, считай!.. Ведь и сгорая — ещё и задохнулись угарным газом… с серебряной пылью!.. Всё будто было — против них! Прямо же: назло и вопреки. Их было — не спасти!

— Это… Этого просто — не может быть! — Прошептала-повторила вновь и хрипло же я. — Я же… Я же — видела! Видела — Максима и… Риту. Я говорила — с ними, мам!

— Нет, Катерина!.. Ты — не могла. Они — погибли! Все!.. У тебя просто — стресс… Иди лучше домой! Я тебе чай успокаивающий заварю… Ты поспишь и… Всё — наладится!

— Нет, это просто… Какая-то шутка! Да, просто… Просто — какой-то бред! — И громко всхлипнула, утерев слёзы левой рукой в рукаве кофты, схватив ей затем и кулон. — Откуда тогда и он у меня сейчас — если их уже нет?.. Не мог же он и из воздуха — взяться!

Отключившись, наконец, и убрав телефон обратно в сумку, я оторвала кусок скотча и, аккуратно раскрыв половинки ожерелья, пробежалась мутным взглядом по небольшой фотографии: меня и Максима! Единственная фотография! Помятая и… затёртая. Надорванная — у углов и голов, но… Наша! И с двумя же улыбающимися моськами! Первая и последняя — за всё то время, что мы были вместе… И, еле сдержав крик боли и отчаяния, всё же закрыла рот правой рукой, посмотрев уже и на вторую половинку украшения, где лежал небольшой кусочек белого листа без разлиновки… С чуть обугленными краями! Развернув его негнущимися пальцами, я прочитала весьма и коряво же написанные, но и его же всё-таки, так ещё и прямо-таки уже и недетские слова, сформированные в один единственный вопрос — и захлебнулась в рыданиях: «Давай не прощаться?». И, тут же захлопнув бижутерию, закрыла лицо обеими руками, заревев уже и в голос! Почему?.. Кто — это сделал?! За что?!.. «Что. Это. Максим?». «Тебе — не нравится?». И, только же заслышав это вновь, закрутила головой из стороны в сторону, попытавшись хоть так и выкинуть же всё из головы! Но воспоминания, как и мысли, назойливыми мухами — всё жужжали и бились о черепную коробку: ещё больше — зля и выводя же меня из себя. Не говоря уж — и обо «мне»!.. Сейчас взлетим, мать, прекращай!

— Нет!.. Это — не он. Кто угодно, но… Не он! Он же… Он же — ребёнок! — Шептала я и себе же уже под нос. — А если… Возможно ли, что я просто пережила тот день — вместе с ним?.. И то, что я видела, это правдивые события — переданные самим же Максимом… мне! — Да ну… И правда — бред какой-то! Призраки?.. Ангелы и демоны — ещё ладно: это — моя жизнь! Они все — возрождаются-перерождаются! Либо — переходят в «высший сан»: вроде «хранителя» — для кого-то определённого и одного. Но — и все и из чистилища! За исключением лишь — «неестественных» смертей: вроде «суицида»!.. Тогда — только «небытие»!.. А «призраки»?.. Серьёзно?! — Катрин, не майся фигнёй!.. — Рявкнула вдруг и сама же себе, начиная уже и полноценную баталию-препирательство — с самой же собой. — Ты, и правда, уже «сгорела» — со всеми этими парами и сессией! Но… Тогда откуда — ожерелье и?.. — и голос вновь же сник — до шёпота и хриплого сипения, — …образ Максима! Я ведь — видела его! Чёрт!.. Невозможно! Нереально!.. «Мученик»?.. «Ангел-хранитель»?.. — Прохожие — «прожигали» меня взглядами, не понимая: что происходит, почему я говорю сама с собой, всё ещё сидя на земле, и как мне помочь! А я — и не нуждалась в их помощи, посылая всех «лесом» — уже и не только внутренне, но и внешне! Они — не поймут!.. Никто — не поймёт! Да и я же сама ещё — не понимаю. Куда уж?.. И им! — Ладно!.. — Хлопнула ладонями по асфальту, почти смирившись, и кивнула сама же себе, продолжая затем — вновь спокойно и рассудительно. — Ладно… Предположим, что… это — действительно правда и Максим… каким-то образом… показал мне тот день! И где я не смогла его отговорить — только потому, что противиться времени, как и судьбе, карме, нереально! Никто не может! Ни он и такие же, или почти, как он! Ни высшие!.. Ни и тем более — низшие существа! Только же так — можно держать… и «сдержать» же всех: в рамках!.. Не закона, так… «Морали» и… «Приличия»! Вроде и… невечности вечного! Я просто не могла вмешаться в происходящее и ход событий — потому, что меня там не было: в тот момент!.. Но и тогда же всё… — и, вновь же подняв кулон на уровень своих же глаз правой рукой, я сощурилась и прокрутила его меж пальцев несколько раз, — …каким образом это — оказалось на мне? Ушедшие — не контактируют с живыми и… предметами! И два дня — слишком маленький срок… для перерождения. Одна же бумажная волокита и бюрократия с переоформлением — чего стоят!.. — Да вашу ж мать!.. Ощутив очередное же лёгкое касание к своему правому плечу, уже и двадцатое за эти несколько минут, я вновь собиралась послать эту «помощь» на все четыре же стороны, да ещё и лично же уже карту «на хуй» нарисовать, чтоб этот «помогатор» случайно нигде «не там» не свернул, но и стоило же мне полностью ощутить эту холодную ручку и её же касание к своему же ещё пока теплу, как и я же сама похолодела! А и после же трёх слов, а и точнее «вопроса»… с таким же ещё и до боли же буквально знакомым детским хихиканьем — из-за и со спины же затем… и вовсе же даже волосы на голове, а там и самой же спине — встали дыбом! «Ты… холодный!». «Умылся — холодной водой… Пойдём!.. Покажу — кое-что…». — Давай не прощаться?

«7 грехов»

(«Covёr» — сериал «Дэмиен», 2016 г., США, Режиссёр — Ник Копус, Тим Эндрю, Эрнест Р. Дикерсон, Бронуэн Хьюз, Шекхар Капур, Гильермо Наварро, Микаэл Саломон, Т.Дж. Скотт; «AM-A-S» — «Молчание ягнят», «Ганнибал», «Красный Дракон», «Ганнибал: Восхождение», 1990–2006 гг., США, Великобритания, Италия, Германия, Чехия, Франция, Режиссёр — Джонатан Демме, Ридли Скотт, Бретт Рэтнер, Питер Веббер, сериал «Ганнибал» 2013–2015 гг., США, Создатель — Брайан Фуллер; «Хирург», «Ученик», 2001–2002 г., Автор — Тесс Герритсен)

— Да ладно?.. Это ж прям — как в той песне: «О, как намаялся я с тобой, Моя попытка № 5»! — Хохотнул мужчина и отложил все свои бумаги, которые до этого заполнял чёрной гелиевой ручкой в металлическом футляре и с золотым же напылением «под стать», где-то ещё и параллельно же делая пометки на полях: тут же внося их в «Доработки по документам» — для секретаря; и в свой же чёрный толстый ежедневник с разлиновкой в такую же мелкую линейку — отдельно. Затем — сложил их обратно и в их же прозрачные файлы, вставил их, закрепляя на металлический зажим, в чёрные пластиковые папки и отложил, как и всю остальную же свою канцелярию, в левую же сторону от себя, с лёгким шорохом и по чёрному же деревянному столу, расположенному в середине и «сердце» его же всё кабинета, выполненного исключительно: в чёрно-красных тонах и практически полностью погружённого во мрак. Где и даже свет от ламп, встроенных в чёрный же натяжной потолок, отдавал тёмно-бордовым светом; пока и большие же чёрные пластиковые окна «в пол» позади хозяина — были завешаны вертикальными тканевыми жалюзи «в цвет»: не пропуская уличное ало-рыжее зарево туда, где и своего «красного», в виде и той же всё остальной мебели, хватало! Как и в виде — небольшого камина, по левую же сторону от владельца, его же стола и чуть ли и не во всю же чёрную стену, выложенного тем же кирпичом и плиткой поверх. Пол же был застелен — чёрным ковром с мелким, но и мягким ворсом, скрывая не только шаги и шуршание по нему изредка открываемой нараспашку чёрной деревянной двери с красными стекольными и «не» вставками и позолоченной металлической ручкой, но и скрипы чёрных же металлических стульев и деревянных ножек стола: по такому же паркету под ним и ними. С трёх сторон же и от стола, вытянутого буквой «т», стояли сами же стулья в красной кожаной обивке: один стул, почти и «кресло», для главного, чуть больше и мягче, плюс ко всему же — ещё и на небольших колёсиках; и два других, именно «стула», для гостей и клиентов, меньше и, соответственно, твёрже-устойчивее, да и скорее же — как данность, нежели «повинность». Но а уже по правую сторону от собственника — была расположена и чёрная же деревянная софа с красной кожаной обивкой, накрытая чёрным бархатным пледом и с кучей же небольших чёрно-красных тканевых подушек: с кисточками и «не».

Абстрагировавшись, наконец, таким образом и полностью же уже от своих дел на этот «сеанс», мужчина-демон, а это был именно он, тридцати трёх лет развалился в своём кресле и предстал перед своей же всё ново-старой гостьей в расслабленном состоянии, но и в то же время — не теряя заинтересованного вида и такого же взгляда своих чёрных глаз: продолжая же всё ещё находиться — в официальной и строгой рабочей обстановке. Как и таком же — классическом чёрном костюме, состоящем из: пиджака, расстёгнутого полностью в сидячей позе, рубашки, расстёгнутой лишь и на три же первые пуговицы сверху, без галстука и брюк со стрелками, чуть приподнятых из-за той же всё «позы»; так ещё и демонстрирующих заодно и «в тон» же — его длинные носки и лакированные туфли на небольшом квадратном каблуке. Теперь он был полностью сосредоточен — лишь на ней: девушке — с миниатюрными и аккуратными, почти и «кукольными» чертами лица, в обрамлении тёмно-каштановых кудрей, длиной до пояса; с тёмными широкими бровями — на узко-низком смуглом лбу и над тёмно-карими же, почти и чёрными, будто и «в цвет» же ещё ему, глазами; в окружении чёрных длинных ресниц — над округлыми багряными щеками, что и так ещё сочетались с её же небольшим подбородком, над таки и проглядываемыми скулами; что и по сторонам же от тонкого и маленького, ровного носа — над, и в свою же уже очередь, пухлыми и алыми сейчас, матовыми губами; поджатыми одновременно — в приятном ожидании и «не» негодовании. Ведь и восседала же она перед ним, на стуле для гостей и клиентов, по правую же сторону от него, в расстёгнутой чёрной кожаной куртке и с руками, сцепленными в «замок» на животе, уже битые десять, не то и «пятнадцать» минут, время от времени сжимая и разжимая их-его, почти и царапая нежную бледную кожу своими же длинными острыми чёрными ногтями, когда теряла из виду и свою же красную футболку, заправленную в чёрные джинсы с высокой талией и дырками по всей же поверхности ног, уходящих в чёрные же высокие, до колен, ботинки-сапоги с такой же шнуровкой на небольшом квадратном каблуке и закинутых на стол, хоть и перед этим же всё, задолго и до, вытертых за дверью: ведь знала — он не любит бардак и грязь, властвуя скорее и над внутренним же хаосом, держа округу же и всё внешнее — в полной чистоте и таком же покое; оставалось лишь узнать — насколько его хватит с таким её чистоплотным неуважением, чтобы он всё-таки отвлёкся и обратил на неё своё внимание — без «тычка». Ненадолго! Ещё, и как минимум же всё, на минуты две-три. А затем — его чёрные две бездны, и зрачками, и радужками, и даже яблоками с хрусталиками, таки взглянули и в ответ же всё на и в неё: под чёрными же короткими волосами, изредка спадающими, за счёт ещё укладки и прилизанности назад, на высокий и бледный лоб, но и не закрывая чёрных густых бровей и таких же коротких ресниц, как и не мешая же и самому его обзору — над длинным и достаточно широким к низу носом между выточенных и острых скул, нависающим над узкими губами и мощным, почти и квадратным подбородком. Не выражая, как и не показывая никаких эмоций и чувств, никаких и ощущений, в сравнении с теми же всё и губами, изредка, но да и кривящимися в подобии какой-никакой, но улыбки, ухмылке-оскале, они доводили до паники некоторых его гостей и клиентов, случайно или «нет» попавших на его же приём, а уж и тем более — «чисто спросить», но только же всё и не эту девушку, порядком уже и привыкшую к такому своему неординарному знакомому: она очень даже легко и свободно ощущала себя в его присутствии и бездонном же омуте его глаз, отражаясь в них не только лицом и телом, но и душой, как и в чёрном же зеркале, помноженном на два — смотрелась и не смущалась. Но и чего, конечно, не скажешь об омуте обычных глаз: она даже смотреть в них не могла.

— Оу… Я пропустила момент, где ты с классики — перешёл на попсу? — Скривила губы в улыбке она и быстрым движением правой руки оправила свои каштановые волосы, перебросив их копну с одного, правого плеча, на левое; левой же, в это самое время, сняла плечики куртки со своих плеч и оставила её так — на сгибе рук. — И жарко же тут у тебя!..