То «заика», то «золотуха»

— Да!

— Посмотрите — ещё раз!..

— Успокойся и не паникуй! — Раздался в голове приятный и успокаивающий женский голос. И девушка его прекрасно знала — поэтому легко и свободно выдохнула, понимая то, что уже не «одна»; принимая и ту, изначально ещё и «зная», кому он принадлежал и «принадлежит»: Каролина! Почти тут же — предстал и образ светловолосой красавицы, двадцати двух лет, ангельской наружности: с серо-голубыми глазами, аккуратными и тонкими чертами лица, милыми пухлыми щеками, вздёрнутым носом, узко-низким бледным лбом с едва проглядывающимися узкими же светлыми бровями и такими же редкими ресницами, а за подбородок — и речи же не шло: его — будто и не было под тонкими губами; настолько в её лице — всё было ровно и чисто! Собственно, как и в теле — под вечно белыми одеждами: вроде — просторных платьев, ободков, искусственных или «не» белых лилий в волосах… Да и глупо было не узнать ту, что сама и придумала!.. Наверное. — Мне и самой не нравится вся эта ситуация… Но ты не должна ни в коем случае показывать им свой страх. Слышишь?.. «Ни в коем случае»! — Чуть строже настояла она. — Иначе они схватятся за это, как псы за кусок мясо или кость, вгрызутся, вопьются своими острыми зубами-клыками… и будут рвать и грызть, пить твою кровь!

«Не паниковать?.. Как?! Они же уже всё для себя, а там и «про себя», решили!.. А спрашивают всё это — только для «проформы». Для галочки!.. И так же уже готовы — меня посадить!.. Все доказательства же — «на лицо», пусть и не «буквально», и против меня…».

— Какие «доказательства»?.. Какие-то… «фотки»? И какой-то… «нож»?.. В чём-то… «красном» и!.. Помидоры?.. «Ха»! Томатный соус-паста?.. А может, «кетчуп»?!

«Нож?!..». И девушка тут же и чуть лучше же, чем ранее, присмотрелась — к металлическому и блестящему предмету… в грязно-красных каплях. Затем — сразу же отшатнулась от него, как от чумы и прокажённого же, проклятого чего-то! И полицейский тоже видел это, но и никак не отреагировал. «Наверняка уже и приписав, опять же и «про себя», и это — ко всему же «спектру услуг», предоставленных мне этим… богом же забытым миром! А может, ещё и «войной». Да и всеми же сразу и… вместе взятыми!..».

— «Странно», да?.. А вроде бы и не «подкидывали»! Исправим же это досадное недоразумение? Или таки «замнём» за тем, что «это» всё же — «наше»?.. Поверь, мой (не)друг, мы «такие» — естественные… И без «искусственного»! А вот — «ты»!..

— Кровь на рукоятке ножа — совпадает с кровью на ваших руках!..

— Я — «порезалась»? — Удивилась Ксения и взглянула на свои ладони над своим же правым, а и затем левым плечом; опять же — насколько это было возможно и предоставлялось её же всё полусогнутым, сидячим положением: спина её уже ныла — от одного и того же положения на протяжении нескольких часов подряд, а и тем более — от отсутствия сна, да и хоть какого-то уже, даже и той же самой дремоты, в горизонтальном положении, на спине и… пусть уже и не на кровати, но и чтобы мышцы уже — немного расслабились. «Они — влажные, но не от крови; а от дождя!..». И, промокнув их о джинсы и кофту, пару раз проведя по ним так вверх-вниз, она вновь ссутулилась и сжала ладони меж собой. — Нет! То есть, да… Руки — мокрые! Но и только лишь — от дождя. Не более!..

Допрашивающий изогнул свою правую бровь, поджав левую и прищурившись, и ещё раз скептически осмотрел девушку перед собой, продолжая оставаться — стальной скалой беспристрастия и наплевательства. «Ну!.. Уже решил всё, да как и все, для себя!..».

— С вами — всё в порядке?.. Может, воды? — И тут же потянулся своей левой рукой за тёмно-синим железным чайником и такой же серой кружкой, что стояли рядом с ним на столе вместе с какими-то ещё серыми и синими же пластиковыми папками с документами.

— О, как мило!.. Напускной добродетелью и сопереживанием — отравить решил? А чего и нет-то, собственно?.. Ни разу ведь сам из него и неё — не выпил, гад! А после же скажет, что «откинулась» — от чего-то «своего», принятого до их всё и наряда: подкрепив тем самым вину — за всё и всех, вся же сразу!.. В какой «крови», дядя? Это с тобой — что-то не в порядке: руки, вон, дюже — чистые!.. И о чём — он… они, вообще?!

— Нет!.. Спасибо… — Сжала губы в тонкую полоску Ксения. — Со мной — всё хорошо!.. Хоть и, если честно, я всё ещё не до конца понимаю — причину, по которой вы меня привезли и сюда же доставили.

— Станислав!.. Вам знаком — этот человек? — И снова последовали тычки его толстого указательного правого пальца — по фотокарточкам. На одной из которых — таки и был изображён молодой курчавый парень, двадцати шести лет: со светло-каштановыми короткими волосами, чуть сощуренными серо-зелёными глазами, светлыми распахнутыми длинными ресницами и выгнутыми «дугой» такими же широкими бровями. Но и не от неприязни! А от широкой и белозубой улыбки — его пухлых губ. За чем — последовали и щёки, вместе и с тупыми же скулами, вытянувшись к ушам. А острый и тонкий нос — вздёрнулся на кончике, подтягивая вместе же со всеми — мощный и округлый подбородок. Будучи в светло-розовой рубашке с коротким рукавом и вырезом до середины груди, в светло-бежевых брюках и в бежевых же лакированных туфлях на небольшом квадратном каблуке, он стоял посреди какой-то улицы с разномастными разноцветными магазинами на крупной серой гальке и показывал своей правой рукой знак «мир», пока и левой же — держал белый картонный стаканчик с кофе с полупрозрачной белой крышкой с носиком: для удобного и комфортного потребления. И всё бы было хорошо и дальше, если бы и на следующей — не было чего-то мутного и смешанного: серо-синего же пятна… с тёмно-красными же вкраплениями; будто бы и «заблюренного» — в мелких и прозрачных квадратиках, размывающих контуры и сами же субъекты с объектами. Не позволяя увидеть — как кто-то лежал на тёмно-сером бетонном полу, телом и головою же вниз, в синем классическом костюме, из пиджака, брюк и… в бежевых же туфлях: весь — в крови!

— Не смотри!.. Нет. Ладно! Только — не присматривайся!..

— Знаком. Это… Это — мой жених! А… А что?.. — Но и всё-таки не послушавшись и прищурив свои глаза, влекомая не только интересом, но и «запретом», допрашиваемая вновь попыталась рассмотреть глянцевую бумагу: а и именно — тот самый второй снимок, выдвинутый ещё и из десятка же других, снятых с разных ракурсов и углов, планом; но и, как и прежде всё, волею судьбы, кармы или уже и злого же рока, ничего не увидела, только и опять же всё — отражение лампы на ней: в виде круглого же бело-жёлтого блика.

— Его убили — этой ночью… И этим самым же — ножом! — Проговорил мужчина и в конце даже чуть перегнулся через стол, чтобы строго и серьёзно посмотреть в глаза, и с глазу же на глаз, девушки напротив. — Вы!.. Вы — его убили. От того же всё — и кровь на ваших руках!.. Перекочевавшая теперь — и на вашу же одежду. Не стоит — вы- и стирать улики!.. До конца — всё равно не избавитесь: кровь — долго не отмывается. А там — и вовсе! Но и вам же это — и так известно, не правда ли?.. Слюны — не напасётесь, милочка!

— Сучий же ты потрах и сексист-мизогинист!.. У тебя что, на почве ненависти — уже совсем крыша поехала и слетела кукуха? Ты «кем» — себя возомнил тут, вообще?! Ещё и меня — ругаться заставил! Кровь он увидел… Да нет на руках — «крови». Нет! Это — вода. Вода — от дождя и… с улицы. И в машине была — от него же!.. С этой долбанной дырявой крыши. А Стас жив — он в командировке!.. Приедет — сегодня-завтра. Точно! Он приедет — и всё разрешит! Вот она — веточка: он вытащит нас из этой топи и трясины.

— Я не верю вам!.. — Отрицательно замотала головой девушка. — Он жив. Он просто в командировке — и приедет сегодня-завтра!.. Вы — что-то путаете.

— Нет!.. Это вы — что-то путаете. И самое главное — пытаетесь запутать нас!.. Что ж… Не хотим, значит, «помогать следствию», да? — И тут же его губы исказила злорадная полуулыбка-полуоскал. — Хорошо… Охрана!.. Выведите её. Завтра — продолжим!