То «заика», то «золотуха»

— А ты знаешь!.. Не распробовала! — Чётко, и от каждой же буквы до знака, проговорила «вторая», смотря снизу же вверх на свою обидчицу: будучи и ниже же всё её — на полголовы; а на каблуках и лишь в её же всё случае — и подавно: два раза — по «пол».

Что ж, но и не донести синий пластиковый поднос со своей едой, в виде обычной каши, чёрного чая и какого-то вчерашнего же кекса, до одного лишь и пустого белого же деревянного стола на металлических ножках-шпалах в самом конце и углу — было ещё полбеды; сама же «беда» заключалась как раз таки и в том, что тот самый поднос — уже лежал подле её ног и на полу, а та консистенция, что и звалась же ещё ранее «едой» — расползлась по её одежде, чёрному затёртому и так, и без того джинсовому комбинезону, зацепив пусть и немного, но и «всё же» ещё тёмно-синюю футболку под ним и полностью же облив чёрные тканевые слипоны, на глазах у всех! У «всей же бело-серой бетонной столовой» — детского дома для ангелов и демонов… И «людей»! Считай — и у «всего» дома! Ведь и было же ещё время обеда — и в столовой были все: дети всех возрастов и «рангов», всех видов и «подвидов»; включая директора и преподавателей с воспитателями и нянечками, со всем и обслуживающим персоналом. Но никто и пикнуть — не смел: одни — боялись, а другие — попросту так же «устали», как и сама брюнетка! Ведь и только появившись на пороге здания — эти две особы тут же стали враждовать. И никто же до сих пор не знал «истинной» причины этому! Да они и сами уже вряд ли её помнили. Да и была ли она вообще?.. Помимо всё и нетерпимости. Это же уже — так по́шло и баянно! Хотя и явно же — не менее того, как просто бывают люди и существа, которых ты пусть и видишь в первый раз в своей жизни, но и уже ненавидишь их всей своей душой и таким же телом: от кончиков волос на голове — до кончиков пальцев на ногах. Но и что как произошло, так и осталось же — с ними! И, по большей же части, именно поэтому — они и оставались на второй год, каждый раз и все же вместе, с компанией «первой» или нет, «таща» их за собой или «да», после такой или «не» очередной же ещё-битвы-пока-не-войны и не выпустились — с совершеннолетием и «обращением»: не заслужили же — ни первого, ни второго… ни компота; в виде — «признания»! И да, пусть они и не начинали снова и ту же самую программу, на которой остановились, но ведь и закончив её сразу же — теперь просто ждали окончательного и последнего, бесповоротного пинка под свой же зад от администрации: разряжая пока и атмосферу — пинками друг друга. Что и само за себя же уже говорило — о дальнейшей же продолжительности этого «экспириенса»: где ни то что берегов — не видно, а горизонта — нет; и если кто-то вдруг всё же и уйдёт в него — то в него и, скорее всего, именно: «ногами», впёред и… «с выносом». «Его» же и… «Кем-то»! «Дважды — не умирают»? Чушь собачья! Умирают и… «Будут»! Будь то — морально или физически. Ведь и перерождаясь затем из чистилища — из разу в раз! И в мыслях лишь надеясь — не свихнуться и не избавиться от всего: с собой же. Тогда ведь — только «небытие». И всё!

И, так и сверля друг друга взглядами, девчонки оставались на своих местах — только мимика менялась; и то — лишь у белокурой: от пренебрежения и отвращения — до злости и ярости, гнева и… обратно! Брюнетка же, насколько ещё могла и уже научилась, не изменяла себе и своей холодности — ей было плевать: на всё и всех! Во всяком случае — так она хотела показать и «казаться»: больше — рисуясь и дорисовывая, но… Чем и меньше же одна знает — тем крепче другая спит: мягче стеля и так же засыпая! И пусть принцип «не обращать внимания на обижающего тебя» — не с- и работал изначально: ни в одном из случаев. Зато и принцип «не обращать внимания на свои эмоции и чувства, ощущения» — прекрасно… скрывал слёзы и держал их внутри. Как и сердце!.. В жёстком захвате; и почти — до скрипа. До выбивания и выламывания рёбер! Перед сном же — «отпустит». Или раньше — и в ду́ше. Но и точно — не сейчас и здесь! Не выпустит и не даст прорваться: сорваться — и нарваться на большее, больное и худшее!

— Могу «повторить» — труда не составит!

*

Выжав руками свою тёмную длинную копну волос, превратившуюся окончательно в крысиные и мышиные хвосты, девушка продолжала сидеть на белом кафеле пола, облокачиваясь на стенку из него же, хоть уже и «чёрного» и пристроившись головой к деревянной белой тумбе, покрытой той же мелкой, чёрно-белой и через одну, плиткой со встроенными белыми умывальниками; и с зеркалами над ними — в позолоченных рамах, кусая губы до крови и раздирая кожу ладоней покусанными ещё и до ногтями, то и дело поднимая голову к чёрному потолку с выключенным, как и никогда вовремя, ярко-белым светом, не молясь, а с силой сжимая веки, лишь бы не заплакать, а там и «расплакаться-разреветься», скатываясь уже вовсе на пол и образуя собой же — калачик-эмбрион: в мечтах лишь надеясь — слиться с ним или провалиться сквозь него; а лучше — всё и сразу! Ведь и опять, нет, «снова», снова — она стала посмешищем, снова — и грушей для битья, овцой для надругания и… «поругания», которую шпыняют всегда и во всём — почём зря. А и точнее — шпыня-ет и стая же волков; во главе, конечно же, с «ней» — альфой! А что — она?.. А она и не может им и ей же всё — ответить. Не может сделать — так же! Не «так» — её учили воспитатели и учителя. Не так учил — и весь персонал, в том или ином, этого самого «дома»! И вот если бы только были — родители… Да и они бы сделали — точно так же! Пусть и папа ещё, возможно, и обучил бы удару, какой-нибудь и стойке, но и только же — чтобы предупреждать и отбиваться, блокировать и держать, сдерживать удар; но и точно — не лезть и «первой» же всё на рожон: никогда не разжигать конфликт и «самой»! Что она, в принципе, и делала — без него и… них, изо дня в день, огребая за свою же «ангельскую добродетель» и такое же желание видеть во всех: хоть что-то хорошее и «светлое». А даже и «тем более» — в самой кромешной тьме. Пока сами — не докажут обратное! И верно говорят: «Благими намерениями — …».

— Ну вот и стоило оно — того?!.. — Раздался грубый мужской голос со входа в женский туалет. За чем — тут же последовал щелчок чёрного пластикового выключателя и скрип белой деревянной двери на металлических же петлях, что давно не смазывались: от того — и резали уши; как и яркий же свет — глаза.

— Туалетом — не ошибся?! — Фыркнула брюнетка, пряча и всё же своё лицо — за сосульками чёрных волос, бывшими «когда-то» лишь тёмными и пышными кудрями. Буквально — и пару минут назад: до опускания её же всё и головой — в прекрасную и чистую воду, благо хоть успели до и помыли-смыли, белого унитаза! Считай, что и повысили!.. От овцы — до собаки: что пьёт — только оттуда. Хотя… И в какую сторону — это самое «повышение»? Это лишь только — предстояло выяснить!.. Не «повторяя».

— Воу-воу!.. Спрячь иголки, малая. Я же — свой! — Усмехнулся парень, сразу же проходя и подходя ближе к ней, чтобы и затем — сесть на корточки перед, раскрыть её «завесу» руками и внимательно рассмотреть её личико, на предмет ран и синяков, пока и сама же девушка, как в первый раз, рассматривала его, его же внешний вид и вновь дивилась тому: насколько же дресс-код, на самом-то деле, и не важен — в данном вопросе. В вопросе — «видовости»! Как и внешнего, внутреннего состояний. Ведь и демон «демоном», а и хоть раз бы пришёл — в чём-то свое-чёрном, хотя бы — и с платком, банданой или и в тех же всё носках, так нет!.. Но и зато — в его арсенале, под и эту же всё «её тематику-эстетику», были татуировки, в виде и полностью же забитых «рукавов», груди; и лишь ещё почти — шеи, под библейскую, конечно же и хоть где-то, тематику: с раем и семью добродетелями — на правой руке; и адом с семь же грехами-пороками — на левой. Остального, а оно определённо было — девчачьи, а там и «мальчишечьи» сплетни буквально и «лились» же рекой из каждого утюга, она не видела: вылавливая его периодически и «почти» же всё при всём-полном же «параде» — разве что в майке и на утренней зарядке или вечерней тренировке! И ведь не скажешь, что не принимает себя, как и свою же «суть». «Принимает»!.. И ещё как. «Чудит» же, подчас, больше — неё же самой: чем, безусловно и по большей же части, «расположил» к себе «высших» и в свои двадцать два — до сих пор прозябал здесь; идя в положении и сторону — её и её же (не)подруги. Хоть и ходя же, опять же, только — в светлом! Ну а если вдруг и тёмном — то только «цветном». Не «чёрном»! Подкрепляя её же всё и теорию — о смешении цветов и том, что: и в свете есть тьма, как и во тьме же всё — свет. И что всё ещё может быть и «будет» — к лучшему в худшем, после худшего же в лучшем, если постараться! Например!.. Надеть белую рубашку, закатанную до локтей и расстёгнутую до груди — под низ же светло-зелёного пиджака, светло-серые брюки, поверх чёрных же лакированных туфель на небольшом квадратном каблуке — и выйти «в свет». Казалось бы!.. Но и такое же всё: приятное исключение из правила. «Исключение», да, так и смотрящее сейчас на неё своими сощуренными тёмно-карими, почти и чёрными, ну и хоть где-то, глазами — в окружении чёрных же, опять же всё — против природы до конца не попрёшь, длинных ресниц, со сдвинутыми к переносице большого и узкого носа тёмными широкими бровями — на высоком лбу, да ещё и на который же то и дело спадали его тёмно-каштановые короткие прядки — из зализанной назад «причёски», с выпирающими скулами — под бледной кожей; и сомкнутыми в одну полоску пухлыми губами — над мощным и угловатым подбородком. Такое прекрасное и даже «идеальное», «с иголочки», исключение из правила!.. Когда же и она — если уж и не «мышь слепая», то крыса мокрая и «тупая», из канализации и… у той самой же всё сантехники! Не далеко ушла. Да и было бы куда, если уж и не «откуда»!.. Так ещё и в белом же платье, длиной и чуть ниже колен, спущенном с плеч и на голое же тело, белых же лакированных лодочках на низком ходу; с россыпью белых теней — уже и на нижних веках, подтёками от чёрно-белой, всё же, туши — там же, дорожками слёз — у почти и съеденных, уже даже и в «мясо с кровью», бежевых губ; и растёртых светло-розовых румян — в сторону ушей и волос. «Прекрасно»!.. Ей ж тут — самое оно и место. — Почему ты не даёшь «мне» тебе помочь? — Сморщился он. Но и не от её вида и своего же к нему и ней (не)отношения, а от своего же вида и такого же отношения — к этому всему. «Наплевательского». Да ещё и не без её «помощи»!.. А и точнее — её отсутствия, как и просьб, криков о помощи. — Я бы с первой встречи им показал — «кто» в доме хозяин!

— Поэтому — и не даю!.. — Отпихнула она его руки от своих волос и сбросила их за плечи, параллельно и так же быстро утирая ещё и следы косметики. Но и скорее же всего да ещё и без зеркала — вновь и ещё больше же её размазывая. А принципиально подниматься и смотреть на себя в него — не было ни желания, ни возможности: она уже будто приросла к полу — и хотела тут остаться навсегда. — Я справлюсь. Не в первой…

— Ну да!.. Я вижу… — Обвёл туалет взглядом её гость и остановился на белой деревянной открытой кабинке, от которой и по полу, прозрачными же каплями — как раз и шла «дорожка» из воды, заканчиваясь и у самой же брюнетки. — Хоть раз в этой (не)жизни толчок увидит — что-то лучшее и куда «приятное», чем видит каждый день!

Тихий смешок — всё же сорвался с девичьих губ. И он улыбнулся — в ответ, сев рядом и… по правую сторону от неё, уже и специально проигнорировав её «понятливый хмык». Пошарил по своим карманам руками — в поисках чего-то. И только уже после того, как и «что-то» же нашёл, извлёк белую пачку сигарет с чёрной зажигалкой внутри и… белый же тканевый платок: где и последний — тут же передал самой девушке.

— Спасибо… — Сразу же и тихо поблагодарила его она, промокнув затем своё мокрое, то ли уже и от слёз, то ли ещё и от воды, лицо, не разворачивая и до конца же ткань, решив, что и такого квадратика — ей вполне хватит, пока и на самом же платке, в то же самое время, отпечатывались: лишь чёрные дорожки и светло-бежевые следы.

— Можешь оставить себе!.. Я не брезгую. Этакий и «предподарок»!.. Ещё кое-что… — И, зажав своими белыми ровными зубами и светло-бежевыми губами сигарету, быстрыми движениями рук собрал её волосы на затылке и завязал высокий хвост — белой же резинкой-проводом со своего левого предплечья. — Вот так — гораздо… удобнее!

— Я тебя не побью, если скажешь: «красивее». Ведь и как там ещё пелось?.. «Tell me something i don"t know»! — Затянула потуже хвост девушка, уже и своими руками, и поиграла бровями. — Спрашивать «откуда» — нет смысла, да?.. «Спец по резинкам»!

— И во всех же смыслах… — Подмигнул ей хитро левым глазом парень, прищуривая правый, пока и выдыхал же серый дым — сплошным потоком и сквозь первые же, от той же всё и затяжки, тонкие кольца. — Сказал — что «сказал». И… Слушай!.. — И, вновь же сжав никотиновую трубочку, только уже и между своим правым указательным и средним же пальцами, ещё раз осмотрелся и усмехнулся. — Только сейчас же понял: сколько комнат, за всю же свою и ту же всё (не)жизнь здесь, ни облазил, а здесь — никогда не бывал. Прикольно тут — у вас!..

— Да и так же, как и у «вас»… — Пожала плечами брюнетка, не находя ничего интересного и любопытного. Но и в отличие же всё — от него!.. Да и так, что и даже глаза загорелись. — По одной же планировке и стандарту — всё строилось! Ну, может, лишь и кроме цвета!.. Белое тут — чёрное там. И наоборот! Но это же всё — мелочи!..

— Не скажи… — Нахмурился он, параллельно ещё и думая, о чём-то размышляя. А когда всё же и вновь резко повернулся к ней — ещё и выдохнул дым ей в лицо, заставляя её сначала чихнуть, а после и зайтись хриплым кашлем. — Ой!.. Прости. Я придумал!..

— Что? — Прошептала-прохрипела она, уже и почти что откашлявшись.

— Пошли?.. — Не ответил, только встречно спросил и кивнул головой в сторону выхода, тут же поднимаясь, чуть помогая себе правой рукой; и подавая левую же — ей.