Чагатай не обратил внимания, что вместо обычных сандалий на Сунтае сегодня мягкие цзиньские туфли. Последнего шага своего слуги он не расслышал. А лишь почувствовал, как шею что-то ужалило, и, поперхнувшись, в изумлении протянул руку к горлу. Что-то было не так. Когда Чагатай оторопело отвел ладонь, та оказалась в крови. Хотел что-то сказать, но вместо голоса из багряной полоски на шее вырвался лишь булькающий хрип.
– Говорят, клинок кирпана так остер, что смерть от него почти безболезненна, – сказал за спиной Сунтай. – Возможности спросить, так ли это, мне никогда не выпадало. Не зря, видимо, название ножа переводится как «рука милосердия».
Слуга подался ближе. Губы Чагатая шевелились, но единственным звуком было все то же тихое бульканье. Тогда Сунтай отстранился, давая хозяину беспрепятственно упасть на колени, по-прежнему хватаясь за горло.
– Рана смертельна, мой повелитель. Ты уж наберись терпения. Смерть не заставит себя ждать.
Голова Чагатая бессильно упала на грудь. Окровавленная правая рука легла на рукоять висевшего на бедре меча, но вынуть его уже не было сил. Обнажился лишь мягко поблескивающий краешек.
– Мне было велено при возможности кое-что передать, мой повелитель. Слова я запомнил. Ты меня еще слышишь?
Чагатай упал на пол. Где-то в коридоре раздался тревожный крик. Сунтай нахмурился при мысли о том, что сейчас последует.
– Послание от Угэдэй-хана, – торопливо заговорил он. – И передать его надлежит в момент твоей смерти: «Это не месть, Чагатай. Это ради моего сына. Я более не тот, кто позволяет тебе жить. Моя рука, разящая из недосягаемой дали, не даст тебе стать ханом». Ну вот. – Сунтай вздохнул. – Твоим слугой, мой повелитель, я на самом деле никогда не был, хотя хозяин из тебя очень даже неплохой. Покойся с миром.
В эту секунду в комнату с шумом ворвались телохранители, на ходу выхватывая мечи. Рядом со своим господином они застали его слугу Сунтая, который, стоя на коленях, что-то шептал ему на ухо. Он так и стоял до последнего мгновения, и под занесенными мечами лицо его оставалось спокойным.
Ясным холодным утром Субудай сел на лошадь и огляделся. На синем небе не было ни облачка. Семь туменов из лучших в народе воинов ждали команды выступать. За ними на многие мили тянулся тяжело груженный обоз. Рядом за спиной гарцевали в седлах военачальники – некоторые совсем еще молодые, но орлок уже сумел показать им их силу. Гуюк, несмотря на свои недостатки, станет ханом, пожалуй, более славным, чем его отец, ведь он кое-чему научился во время похода. Понявший многое Байдар будет определенно лучше своего отца. Толуй мог бы гордиться Мунке. Субудай вздохнул. Он знал, что такую армию ему больше никогда не возглавить, не повести за собой в поход. Уже подкрадывалась старость, и усталость брала свое. Он-то все думал, что будет вечно вот так скакать рядом с молодыми, ан нет. Соблазн дойти до моря занес его в такую даль от дома, что трудно представить. А когда Гуюк повелел остановиться, в ушах прошелестел шепоток смерти: «Все, конец». Субудай смотрел по сторонам, представляя себе города с парящими золотыми шпилями. Он знал их по именам, но увидеть так и не увидел: Вена, Париж, Рим.
Дело сделано, жребий брошен. Багатур знал, что станет драться, если Чагатай дерзнет покуситься на Угэдэево ханство. Быть может, это и будет
Мысль об этом на миг окрылила, а вместе с тем поднялась и опустилась рука Субудая. Тотчас у него за спиной пришли в движение тумены, отправляясь в путь длиной в пять тысяч миль, – путь, что наконец приведет их домой.
Прогуливаясь по длинной крытой галерее, Сюань поглядывал в окна. Изо всех окон открывался примерно один и тот же вид на Ханчжоу со змеящейся к бухте рекой. С той поры, как Сюань попал в сунские земли, его довольно часто перевозили с места на место, словно не зная, как с ним поступить. Иногда, хотя и редко, ему разрешали поплавать под парусом по реке, а дважды в год он виделся со своими женами и детьми – все время в неспокойных людных местах, с доглядывающими со всех сторон сунскими должностными лицами.
Галерея шла вдоль очередного ведомственного здания. Сюань развлекался тем, что соразмерял свои шаги так, чтобы левой ногой всякий раз попадать в пятнышко света на каменном полу. Особых ожиданий на предстоящую встречу он не возлагал. За истекшие годы цзинец понял, что сунским чиновникам нравится демонстрировать свою власть над ним. Уже бессчетное количество раз его вдруг ни с того ни с сего в срочном порядке вызывали в какое-нибудь присутственное место, а по прибытии оказывалось, что столоначальник здесь никоим боком не связан с двором. В двух случаях, помнится, сунские крючкотворы приводили с собой своих любовниц или детей, чтобы те видели, как они деловито суетятся с какими-то разрешениями на выдачу Сюаню скромного денежного содержания, – этакие пупы земли. На самом же деле находиться там ему вовсе было незачем: им просто хотелось показать разинувшим рты подчиненным или домочадцам самого Сына Неба, цзиньского императора.
А потому Сюань немало удивился, когда сопровождающая его стайка чиновников не увязла, как обычно, в разветвлениях коридоров. Впереди лежали кабинеты более высокого начальства, и Сюань ощутил первую искорку волнения, когда они, не сбавляя шага, начали углубляться все дальше и дальше. Открывалось все больше дверей, где за столами корпели писцы и чиновники всех мастей (но рангом явно повыше), чутким ухом и взглядом провожая нежданную процессию. В душе Сюаня затеплилась надежда. Сколько раз она его уже обманывала! Все его послания оставались без ответа, но он все равно продолжал писать их каждый день.
Несмотря на напускное спокойствие, сердце Сюаня учащенно забилось, когда двое слуг с поклоном открыли двери в приемную сановника, ведавшего назначением чуть ли не на все чиновные должности в Ханчжоу. Имя Сун Кима совпадало с названием правящей династии, хотя из своих источников Сюань знал, что человек он незнатный. Будучи лицом, отвечавшим за выдачу Сюаню денежных сумм на содержание скромного двора, Сун Ким за годы получил от Сына Неба гору писем и прошений. И ни на одно из них не ответил.
Слуги объявили о появлении цзиньского государя и, расступившись, почтительно замерли с опущенными головами. Сюань зашел в приемную, приятно удивленный, что перед ним наконец распахнулись ее двери. Сун Ким, можно сказать, окружил себя роскошью, скульптуры и картины здесь отвечали весьма взыскательному вкусу. Сюань улыбнулся невзначай мелькнувшей мысли: а не похвалить ли что-нибудь из коллекции Сун Кима? Глядишь, гнусный щелкопер подарит ему понравившуюся вещь. Хотя об этом стыдно и думать. Воспитание не позволяло Сыну Неба опуститься до такого, несмотря на обстоятельства, в которых он оказался.
Пока секретари засеменили докладывать о его прибытии, Сюань взялся неторопливо переходить от одной картины к другой, намеренно не задерживаясь на одном месте подолгу. Чего-чего, а времени у него было в избытке, а Сун Ким наверняка заставит себя ждать.
К его удивлению, Сун Ким вышел из кабинета почти тотчас. Сюань чуть склонил голову и удостоился столь же скупого кивка со стороны сановника. С обычной своей сдержанностью Сын Неба сказал пару вежливых фраз, не выдавая растущего нетерпения.
Наконец Сюаня провели во внутреннее помещение, куда тут же подали чай. Сюань сел поудобнее и стал ждать.