– Нет, – вздохнул Сосновский, снимая мокрую одежду. – Ни я не догнал, ни немцы. Я так думаю. А парни Пашки целы все?
– Все целы. Я же потом решил бабахнуть, думаю, хуже не будет, а от вас внимание отвлеку. Ну и рванул свою мину. Потом ушел. Жрать хочешь?
Шелестов и Буторин явились под утро. Оба были грязные и усталые. Коган поднялся и поставил на очаг чайник с водой. Сосновский, схватившийся было за автомат, снова свалился на подушку, продолжая глядеть на товарищей. Максим посмотрел на него и вздохнул.
– Значит, нет Майснера? Я все наделся, что ты его догонишь.
– Почти догнал, Максим, – Сосновский все же уселся на лежанке и скрестил ноги по-турецки. – Догнал, но мне не дали с ним поговорить, не успел я его убедить. Просто в неподходящий момент нарвались мы на автоматчиков. И Майснер снова убежал. Ты знаешь, не поверил он мне. Не успел поверить. Но дело даже не в этом. Что там произошло на дороге?
– Не знаю. И никто не знает, – ответил Шелестов. Он намочил тряпку и стал вытирать грудь и шею. – Взрыв в неустановленном месте. Думаю, что произошел самопроизвольный взрыв боеприпаса, который остался с тех времен, когда здесь проходил фронт. А остальное ты видел. А Майснер, значит, тебе не поверил. Пожалуй, я бы на его месте тоже не поверил. Тут в собственное освобождение не успел поверить, и вдруг ты.
– Мы рассчитывали на то, что удастся его убедить, – добавил Коган, разливая по кружкам кипяток. – Мы не рассчитывали на другое. Каков был план? Взрыв, автоматчики выпрыгивают из машины, мы их быстренько всех перестреляем, берем Майснера под микитки и ведем на базу разговаривать. Пацаны следы заметают. Так?
– Так, а что изменилось? – недовольно спросил Сосновский. – Только то, что взрыв был в другом месте, не там, где планировали.
– Я дальше всех сидел, ребята, я видел все даже не из партера, а из ложи для важных персон. Среди охраны Майснера пострадавших не было.
– Пыль? – предположил Буторин. – Ни хрена не видно, куда стрелять? Ты это хочешь сказать?
– Ничего мы сейчас сказать не можем, – отрезал Шелестов. – И предположить не можем. Операция на пятьдесят процентов выполнена, Майснер на свободе, и это уже хорошо. По крайней мере, если фашисты не выяснили у него, где портфель, то уже и не выяснят. Правда, они могут его снова схватить, но вот тут уж мы постараемся помешать. Я велел Пашке с его ребятами прочесывать город и дал подробное описание Майснера. Куда ему податься, если он не знает русского языка? Только прятаться и ждать прихода наших войск. Это первое. Второе – операцию нужно продолжать. И для этого я через связника узнал, как нам найти партизан, а там и проводника, который выводил группу Иванникова к месту нападения на колонну адъютанта фельдмаршала. Постараемся на месте разобраться и понять, что произошло, куда мог деться портфель и почему. Я не исключаю, что и Майснер постарается в те места пробраться. Если он спрятал портфель там, то постарается снова завладеть им.
– Шансов мало, – добавил Буторин. – Партизаны в этих лесах понесли после карательных операций большие потери. Боеспособность снизилась. Отряды мелкими группами ушли на другие базы. Но мы постараемся их найти. Все-таки они поддерживают с городским подпольем связь. Пусть не все, но поддерживают.
– Пристрелят они вас, – спокойно сказал Коган. – Я так понимаю, что пароля у вас нет, идете наобум. Пристрелят.
– Мы Пашку с собой берем, – сказал Буторин. – Пашку там знают, по крайней мере в трех отрядах. Поверят нам или нет, помогут или нет, но хоть выслушают. На это можно надеяться.
Пашка шел первым. Шелестову это не нравилось, но другого выхода у него не было. Сейчас этот парень ценный проводник, который знает всю округу. Он имеет опыт подпольщика, боевой опыт. Да парень он неглупый, наблюдательный. Такой ни сам на минное поле не напорется, ни других на него не заведет. Знает Пашка, где шли бои и какие, где кто оборону держал. Да и какими тропами разведчиков вести, чтобы немцев обойти и кратчайшим путем выйти в те места, где у партизан есть базы. Буторин шел замыкающим, то и дело оборачиваясь и прислушиваясь. В ночной тишине слышен каждый резкий звук. Хоть от треснувшей под ногой ветки или отлетевшей в сторону от толчка ноги старой ржавой консервной банки. Ночь была тихой, и это заставляло вести себя крайне осторожно.
Прошло около четырех часов, прежде чем Шелестов распорядился сделать привал. Группа миновала лесной массив и вышла на опушку. Максим сделал знак рукой, и все трое расселись на старых, потемневших от времени пеньках. Когда-то здесь начинали делать просеку для прокладки линии электропередачи, но война прервала работы. Шелестов спросил Пашку:
– Как далеко мы отошли от города? За ночь успеем миновать Каменский лесхоз?
– Километров пятнадцать отмахали, – ответил паренек. – К лесхозу сейчас не пройти. Там болото с одной стороны в низинке. Если обходить, то крюк дадим километров в пять. Мы сейчас сразу к железной дороге свернем. Пока темно, пройдем открытые участки, а к рассвету снова попадем в лес.
– Молодец, соображает, что к чему, – одобрительно усмехнулся Буторин. – Толк будет из парня.
– В лесах немцев можно не бояться, – сказал Шелестов. – Главное населенные пункты обходить и дороги. А вот кого надо опасаться, так это батальонов националистов. Их фашисты с Украины много навезли сюда и в Белоруссию для борьбы с партизанами.