– Ты что, один отправишься? – удивился Коган. – Давай хоть я с тобой пойду.
– Куда ты без формы и без знания языка! Нет, Боря, веди сюда остальных, а я скоро. Что-нибудь придумаю.
Через полчаса Майснера доставили к старику. Он провел разведчиков в карьер и показал штольню, в которой можно было спрятать раненого. Разведчики быстро соорудили постель, уложили немца. Буторин из старых банок и остатков отработанного масла изготовил светильники. Старик, качая головой, начал осматривать Майснера.
– Вроде бы опасного ничего нет, но случиться может всякое. Организм у вашего товарища сильный, но предел есть у всякого организма. Достанете инструмент и лекарства, попробуем спасти его.
И тут Майснер открыл глаза и пробормотал что-то по-немецки. Врач опешил. Он поспешно поднялся на ноги и непонимающе посмотрел на разведчиков. В глазах старика снова появилось недоверие, даже паника. Шелестов подошел к нему, взял под руку и вывел на солнечный свет.
– Как вас зовут, папаша?
– Дмитрий Алексеевич. Артамонов моя фамилия, – угрюмо ответил старик. – А товарищ ваш, значит, немец? Фашист? Значит, фашиста спасать хотите?
– Вы, товарищ Артамонов, не делите людей на черных и белых, – посоветовал Максим. – Не каждый рождается академиком, не каждый рождается учителем или летчиком. Его таким делает жизнь, интерес, развитие. Фашистами тоже не рождаются, как не рождаются пацифистами. И в Германии, сколько бы у нас с вами к ней ни было ненависти, тоже живут не только фашисты. Вы что думаете, что полмиллиона коммунистов, что пошли за Тельманом, они все убиты и в тюрьмах? А сколько еще тех, кто не стал коммунистом, но все равно не принял нацизм как свою идеологию? Только молчат они, боятся. Но есть такие, кто не боится и сражается с фашизмом, с гитлеризмом. В Германии много антифашистов, много тех, кто сомневается, кто против владычества немцев над всем миром. Потому что понимают, что завоевание такого владычества связано с истреблением других народов, с горем, которое сеет нацизм по всей земле.
– Значит, он коммунист? – кивнул Артамонов назад, на штольню.
– Я не знаю, Дмитрий Алексеевич, в какой партии состоит этот немец. Но он антифашист, и он сражался с нами против нацистов. И он спас жизнь одному из моих товарищей. А по большому счету его помощь нас всех спасла. Так что он не просто немец, он из другой Германии, которая хочет жить в мире со всеми народами, как добрые соседи. Поверьте, есть и такая Германия, есть и такие немцы.
Старый врач молчал, глядя на небо, на солнце. Понятно, что и он хлебнул горя за эти годы. И своего, и чужого. И эта женщина с ребенком, с которой он здесь живет. Коган, пока несли раненого по лесу к карьеру, успел рассказать, куда они идут и с кем он тут познакомился. И Шелестов решил расспросить старика. Ведь когда люди доверительно разговаривают, то и душами становятся ближе.
– Женщина эта? – переспросил грустно Артамонов в ответ на вопрос Максима. – Жена пограничника она. А мальчик чужой, да только он сам этого не помнит. Как мать она ему, а он ей как сынок.
– Как она к вам попала?
– Из эшелона разбомбленного. Еще летом сорок первого, когда с западной границы вывозили беженцев, семьи комсостава. Ее муж – начальник заставы в Белоруссии. Она даже и не знает, что с ним. А эшелон неподалеку отсюда «мессеры» нагнали и расстреляли. Горело все, люди горели. Жутко было. Местные людей по частям хоронили. От кого только рука осталась или нога. А Машу я нашел в кустах обожженную. И дите при ней. Мальчонка аж плакать уже не мог, только хрипел до посинения. Принес я ее к себе. Лечил долго, да только что я мог сделать! Хоть сепсиса не было, а так на всю жизнь изуродованная останется. Но хоть живая. Не знаю, в радость ей такая жизнь или нет. А мальчонка не говорит. С языком, с горлом все в порядке. Только молчит и все. Она ему вместо матери, единственное, что у нее осталось в жизни, это вот Алешка. Так она его назвала. Думаю, что в честь мужа своего. Вот такие дела, товарищи.
Сосновский вышел к станции со стороны выходной стрелки. Стрелка охранялась, и появление человека из леса, пусть и офицера, должно вызвать подозрения. Серьезные подозрения. Михаил стал осматриваться. Со стороны въезда с шоссе тоже контрольно-пропускной пункт. Но территория станции не огорожена колючей проволокой. Значит, попасть туда можно. Серьезное препятствие – это вышки с пулеметами. Грамотно их немцы расставили. Под наблюдением вся территория. А ночью добавляются еще и прожектора. Ночью все равно было бы легче сюда проникнуть, но ждать до ночи нельзя.
«Ну что же, – решил Сосновский, вытирая сапоги мхом, отряхивая шинель. – Контроль за взъездом и выездом. Обычное дело. Запасные пути с отбойником охраняются часовыми. Со стороны леса не подойти. Вон эти вагоны, хорошо видно. Значит, к ним подойти лучше со стороны станции. Так, въезд контролируется, машины проверяются, документы, а вот назад проще. Сверяют с записью в журнале и просто пропускают. Учтем».
Сосновский остановился за большой елью на опушке. Здесь деревья редкие, но подходят они к станции почти вплотную. Здесь нет складских сооружений, только свалены старые гнилые шпалы, покореженные рельсы, баки какие-то с отработанным маслом. Одним словом, хлам! И пулеметчик на вышке в эту сторону посматривает, но редко. Скучно ему… Чаще посматривает на движение маневрового паровоза, который формирует какой-то состав. И на контрольно-пропускной пункт, где въезжают и выезжают машины. А между прочим, грузовички-то и к санитарному вагону подъезжают. Чаще к товарным вагонам. Какие-то коробки и ящики загружают. Продукты, наверное. А две машины, нет, уже третья подошла, выстроились у санитарных вагонов.
Пулеметчик на вышке потянулся, да так сладко, что аж зависть взяла. Видать, сладко поспал перед заступлением на пост. «Мне бы так, – зло подумал Михаил. – Что б тебя так на всю жизнь скрючило». Несколько быстрых шагов – и Сосновский уже идет вдоль складированных шпал, вдоль путей. Пулеметчик еще его не видит, вот он медленно поворачивает голову, смотрит на открыто идущего гауптмана с автоматом на ремне. Михаил поднял руку и приветственно помахал «вымышленному знакомому», которого пулеметчик видеть не мог, потому что объект должен был находиться где-то под его вышкой. Но этот дружественный жест, наличие знакомых на территории станции сразу сделали гауптмана неопасным в глазах пулеметчика. Подозрений не появилось. Время шло, в машину грузили из санитарного вагона коробки, тюки, видимо, с бинтами. «А ведь это говорит о том, что готовится военная операция и пополняются санитарные части и подразделения, – подумал Михаил. – Все сходится, ох как все сходится!»
Сосновский деловым быстрым шагом подошел к трем машинам, стоявшим в очереди на получение медицинского груза. Он бесцеремонно поднялся на подножку первой машины и потребовал:
– Документы на получение! Список!