Вызовы Тишайшего

– Знак знаменный Саввы ты еще почувствуешь, а сейчас подойди ко мне, государь, сын мой, под патриаршее благословение и побеждай…

На негнущихся ватных ногах Тишайший подошел к патриарху Никону, и у него неожиданно закружилась, помутилась голова, когда он вынужден был непроизвольно встать на колени, принимая странное, в растрепанных чувствах благословение. Ничего не видел перед собой Тишайший, ничего он не слышал, словно в мороке. Очнулся так же неожиданно, как и погрузился в тяжкий мучительный морок…

Никон равнодушным будничным голосом разглагольствовал о том, что в начале успешного шведского похода на шведов он созовет в нынешнем году большой Собор, главным решением которого будет о церковной анафеме, о мистическом проклятии всех «плохих православных», крестящихся двуперстно. Причем подобная анафема будет оглашена не только на двуперстие, но и на все старые церковные обряды и на тех, кто ими пользуется.

– Не слишком ли строго, владыка, – пролепетал ледяными губами заплетающимся языком Тишайший. – Ведь за такой анафемой последует раскол…

– Так надо, государь, без строгости и суровости к отступникам, раскольника не обойтись… Так что ты бейся в шведской войне за победу и взятие Риги, а я буду биться за победу православия… Только разницу чуешь, государь?

– Какую разницу?

– Тебя на шведскую победу нашелся тот, кто тебя благослови… А кто меня благословит…

– Но ведь есть и Константинопольский патриарх…

– Ему плевать на наши реформы из-за его… Не буду поносить слабого умом и духом владыки, претендующего на сан Вселенского православного патриарха… Между прочим, он тебя, государь не благословил бы и на Смоленский вызов и на шведский тоже…

Тишайший уже слушал Никона рассеянно и грустно, раздумывая на тему своего проблематичного похода на короля Карла и судьбе реформ Никона. «Ведь из основных церковно-государственных реформ патриарха Никона необходимо выделить опасную неоднозначную замену двуперстия на троеперстие. – Думал Тишайший с сильной головной болью. – И все это в противовес Стоглавому Собору Макария. Вдруг от решения поместного Московского Собор придать анафеме всех, кто крестится двумя перстами и не следует новшествам Никона, церковный раскол Русь навсегда расколет?»

Но Тишайший тут же одернул себя: «Будут новые Поместные Соборы нашей Православной. Умные святые отцы церкви все решения против дореформенных обрядов Никона, в том числе и решение собора, который созовет Никон, отменят. И будет упразднение клятв Московского «Никоновского» Собора, наложенных им на старые русские обряды Макария и на придерживающихся их православных верующих христиан, и посчитают эти клятвы Никона, яко не бывшие».

И после ухода от него Никона, Тишайший, понемногу приходя в себя от потрясения «благословения на поход против Карла Августа», вспомнил с благодарностью, что во время военных действий в Смоленских и Литовских землях амбициозный патриарх все же оказал ему большую услугу. Когда Москве вспыхнула эпидемия моровой язвы, то царская семья была в большой опасности. Но Никон вовремя сумел вывезти все царское семейство и поместить царицу, царевича, царевен в безопасное, защищенное патриаршим благословением место. Таким образом, семья царя Тишайшего была спасена. Притом Никон возил царицу и царских детей из монастыря в монастырь, все дальше от мест распространения эпидемии. В конечном счете, все кончилось благополучно, и Алексей Михайлович выражал за это Никону огромную благодарность, что еще более скрепляло их дружбу.

«Может, и с шведским вызовом мне после патриаршего благословения повезёт? – думал Тишайший. – И с реформами Никона будет не так все жутко, как кажется на первый взгляд? Уж больно страстно отстаивает Никон совместность идей победного похода на шведов и Ригу и успешных церковных реформ… Может, он уверен в успехе того и другого?.. Дай Бог, все удастся и царю, и патриарху… Только неужели Никон затеял весь этот сыр-бор с церковными реформами, он верит, что ему удастся стать Вселенским Православным патриархом?.. Но ведь тогда и царю православному нужно брать не только протестантскую Ригу и католическую Варшаву, но и многие латинские и протестантские европейские земли, а также исламские азиатские земли… Только по «Сеньке ли тяжелая шапка», мне, царю Москвы Тишайшему-Всемилостивейшему?»

И почему-то царь Тишайший как-то нелицеприятно вспомнил о Никоне, и своей благочестивой государевой инициативе: когда царь лично отправлялся в военные походы, то правителем в Москве он оставлял патриарха Никона, который в это время отсутствия на своем законном месте практически и фактически возглавлял Боярскую думу. Никон, в соответствии со своим титулом, полученным от Тишайшего, «Великого Государя», в отсутствие монарха управлял государством, целиком и полностью во время русско-польской войны, заменяя его. От имени царя и себя самого он издавал грамоты. На имя Первосвятителя присылались челобитные. Дошло до того, что сильный в языках амбициозный Никон даже вел дипломатическую переписку. Патриарх все держал под своим контролем, и любой важный государственный акт должен был быть скреплен его подписью. При этом Патриарх Никон как всегда проявлял присущую ему властность, держа себя с боярами высокомерно.

Тишайший достоверно знал, что московское боярство, само себе на уме, не могло простить патриарху Никону своих мелких и крупных обид. Многие из них помышляли о том, чтобы расстроить дружбу царя и Предстоятеля Православной церкви, чтобы со временем и вовсе устранить патриарха, зарвавшегося на ниве ревнителя церковных реформ и опасных нововведений в священные книги и служебные процедуры. В числе наиболее отрицательно настроенных к Никону бояр оказались и ближайшие царские родственники и любимцы: Стрешневы (родня матери царя Алексея Евдокии), Милославские (родственники супруги царя Алексея – Марии Ильиничны), влиятельный боярин Морозов (женатый на сестре царицы Марии и приходившийся государю свояком), князь Никита Одоевский (бывший идейным противником Никона как главный автор Уложения 1649 года), князь Алексей Трубецкой, князь Юрий Долгоруков, боярин Салтыков и прочие. Их озлобление против патриарха было тем острее, что многие почитали себя обойденными царским вниманием, тогда как всесильный Никон всецело завладел помыслами государя в новом «шведском вызове», сразу за «Смоленским вызовом».

Такое доверие царя, оказанное Никону, особое почитание впоследствии послужило тому, что многих вельмож, бояр и воевод излишне раздражало представление Алексея Михайловича к титулу патриарха «Великий Господин» нового титула «Великого Государя». Титул «Великий государь», конфликт реформатора с ортодоксами православия, вызывал не только зависть со стороны бояр, но и также духовных лиц, к примеру, бывших «ревнителей благочестия святителя, выдающегося книжника Макария».

Никон всячески пытался противостоять тому, что он считал, по сути, посягательством со стороны государства на церковную власть. Проявил протест принятию Соборного уложения 1649 г., в котором, как ему казалось, духовенство отныне подчинялось государству. Амбициозный Никон, помышляющий о сане Вселенского Православного Патриарха, свято и твёрдо верил, что его патриаршая власть в свете проводимых им реформ выше царской власти.

Пройдёт значительное время, прежде чем в связи с этим, а также интригами бояр и духовенства, враждебно настроенных к Никону, между царём и патриархом появился холод в отношениях, итогом которого станет выезд патриарха из Москвы. Но до этого при «шведском вызове» Тишайшего в 1656 году было еще далеко, когда, не оставляя патриаршей ив кафедры, что пожалуй будет умным прагматичным решением, он уедет в собственный выстроенный Ново-Иерусалимский монастырь. Быть может, таким образом, амбициозный патриарх, мечтающий о Вселенском сане, будет рассчитывать, что его будут просить вернуться назад… Только к тому времени, после «шведского вызова» Тишайший царь будет уже другим, не таким, как раньше, времён Смоленского вызова, при знаменном знаке Саввы. Царь Тишайший долго и мучительно размышлял на тему, почему у него было одно «патриаршее благословение», без Саввиного?

14. Дипломатия царя перед русско-шведской войной

Алексей Михайлович серьёзно отнесся к желанию правителя-цесаря Австрийской империи Фердинанда через своих переговорщиков-послов Аллегретти и Лорбаха ввязаться в дипломатический клубок – Москва, Польша и Швеция – в ходе текущей русско-польской войны и царя назревающей конфронтации России и Швеции. По поручению царя ответственные думские бояре и дьяки посольского приказа спросили послов: